И звуки, и краски
Шрифт:
— Я поняла… Он на мне?
Беско кивнул головой.
Дождь стекает по полированному боку баллисты, и огни дворца становятся радугой: Группа офицеров на почтительном расстоянии ожидает, когда подойдут Беско и Гейя.
Остановившись, Беско держит руку Гейи. Она покорно останавливается и поворачивается к нему. Дождь успел залить ее лицо. Беско привлекает ее к себе, целует глаза и губы. И вкус слез ее мешается со вкусом крови на губах.
— Прости меня… прости, но я не мог иначе… Потому что… Потому что люблю тебя.
Развернувшись,
Он делает шаг навстречу Беско.
— Равный Лен. Вас ждут вместе с Гейей Хан. Хранитель Покоя… — Рука офицера отпускает рукоятку лучемета и тянется к вороту. Расстегнув верхнюю пуговицу, он с испугом смотрит на Лена. Вновь пытается не пустить Беско к баллисте, и вновь сердечный приступ валит его с ног.
— Полежи… — говорит Лен, укладывая охранника под дождем. Он вытаскивает лучемет из ременной петли и забрасывает его в кусты.
Бросив баллисту, Беско пошел на далекие огни деревни… Раскисшая грязь расползалась под ногами, висла пудовыми гирями на башмаках. Некоторое время Беско еще заботило, что в ботинки проникает холодная вода, но потом все чувства притупились, осталась только эта борьба с дорогой. Гигантские турбоходы управления по заготовке сельскохозяйственной продукции оставили после себя непроходимые колеи. Теперь, когда часть продукции была вывезена, а часть гнила на полях, уже недоступная, колеи эти заполнились водой и превратились в небольшие озера, по извилистым берегам которых и шагал Беско в этот ненастный вечер.
С трудом узнавая впотьмах деревню, в которой он не был с тех пор, как уехал в город, Беско брел мимо заколоченных хибар, отмечая повсюду еще большее запустение и развал. Он чуть было не прошел мимо дома, где жила Лийя. С чувством все возрастающей тревоги, которая давно родилась в душе, он шагнул к окну, за которым робко трепетал огонь коптилки. На стук в окошке появилась сначала лампа, а затем черное старушечье лицо. Беско приблизился лицом к окну, чтобы его узнали. Щуря глаза, он ждал радостного возгласа, переполоха, стука дверей. Но за окном не торопились. Только дрожал свет от лампы. Наконец, лампу унесли вглубь комнаты. Еще какое-то время стояла тишина, потом скрипнули внутренние двери, лязгнула щеколда наружной, и Беско шагнул в низкий проем.
— Что тихо так? — от ужаса и предчувствия беды у Беско внезапно осекся голос. Он стоял, растопырив руки, с него стекала вода и грязь на старенькие камышовые циновки.
— Тетка Майя! Ну что ты молчишь?! — неожиданно для себя закричал он. И по тому, как страшно и отрешенно смотрела старая Майя в окно, по тому, как пусто и мертвенно было в доме и по тому, как слилась томившая его тоска с этим ужасом и горем, царившим под низким потолком, понял Беско все и, не выдержав, упал сначала на колени, а потом и лбом в стиснутые кулаки. И не выл, и не стонал, а дышал только с хрипом сквозь обруч удушья.
В мертвой опустошенности слушал он рассказ Майи о том, как нашли Лийю в лесу, в стороне от дороги, по которой ходила она ежедневно… О том, что насильнику, видно, порядком досталось, так как лицо у нее было залито кровью, а когда отмыли ее, то не оказалось на лице ни единой царапинки, и лежала она в саване, как ребенок.
Майя, глядя в темноту окна повторяла: «Как ребенок…» Наступила тишина, в которой не было ничего, кроме боли, да крутились в сознании Беско, словно кадры из старых фильмов, то огни дворца Хана, то танцплощадка у теплого морского залива.
Майя тем временем принесла узелок, свернутый из старенького платка. Она попыталась развязать его, но, очевидно, не хватило сил. Молча, она придвинула сверток Лену. Ощутив холодок металла, Беско подумал, что она принесла что-то принадлежавшее Лийе. С трудом собрав сознание, Беско посмотрел на Майю и подумал о том, как она постарела. Она же была молодой женщиной, когда он уезжал в город! Ведь была же… Был конфуз, когда однажды на сенокосе он даже спутал ее с дочерью… Так похожи были они сзади — тоненькие, со светлыми пучками волос, связанными одинаково — стеблями снень-травы…
Беско с ужасом смотрел на коричневые сморщенные руки Майи, которыми она вновь придвинула к нему сверток.
На платке, рядом с пуговицей, вырванной с мясом, лежала фигурка. Богиня Вейя… Ручной работы Богиня Вейя на ложе любви.
Еще толком ничего не поняв, Беско все ощутил. Он только ждал подтверждения.
— Это было у нее в руке, — показала Майя на пуговицу. — А это — нашли. Они там не один день были… В кустах. Повытоптали все. Может, ждали кого. Подстерегали.
Новое чувство пришло толчком. Уже не в первый раз ощутил Беско, как расширялись пределы его удивительных способностей.
Распластавшись над огромным полыхающим муравейником-городом, Беско увидел одну-единственную из тысяч ламп и фонарей.
Точка, приближаясь, росла. Под моросящим дождем заблестели грязные тротуары, быстрые фигурки одиноких прохожих перечеркнули большое желтое окно. Взгляд его проплыл сквозь плотную ткань. В дымном полумраке кабака стала видна плотная обтянутая спина человека с черными блестящими волосами. Беско отрешенно положил руки ему на плечи…
Расталкивая людей, толстяк с криком бросился по проходу между столами. Лицо его было багровым в свете мерцающих музыкальных ламп. Захрипев, он упал на колени и попытался снять с шеи невидимую удавку. Потом вскочил, ухватив себя на этот раз за грудь, и рухнул под страшный визг посетителей, лицом в центр столика, разбрызгивая салаты и жирный соус.
Подойдя к развалившейся крыше землянки, Беско сел на ржавую ванну, валявшуюся рядом с остатками забора, и завыл, наконец, в полный голос. Раньше он не позволял себе такого, считая недостойным мужчин слезы. И выл сейчас неумело, как-то по-волчьи задирая голову. И звезды в разрывах туч дробились и плыли в его глазах.
Одна из них — быстрая и яркая торопливо прокладывала свой путь к горизонту сквозь лохмотья облаков. Всхлипывая, Беско смотрел на нее и видел, как в черной пустоте несется, сверкая, похожая на краба платформа. Он видел, как солнце движет тени суставчатых перемычек на лазерной установке. Это была дежурная платформа, способная сжечь небольшой город в те несколько минут, что работает ее атомная энергетическая установка. Автономное существование — 200 лет.