Ибо это есть царствие мое
Шрифт:
Млечный Путь из сверкающей звездной пыли спускался над его плечом к лицу. Превратив небесную реку в Бурбонный Путь, он сделал глоток и задумался о прошлом.
– Неужели ты позволишь...
– донесся слабый шепот дутиков.
Он ничего им не ответил. "И не только потому, что я люблю Землю..."
– Генри?
– Да.
– Мы не можем!
Он разглядывал ее белокурые волосы и призрачно-серые глаза, которые смотрели мимо него. (Всегда только мимо.) Когда она надувала губки, ее маленький подбородок становился еще меньше.
–
– спросил он, погружаясь в омут прекрасных глаз.
– Оставаться на этом чертовом осколке мира. Неужели ты хочешь, чтобы мы стали последней парой на мертвой Земле? Он и его лучшая подруга?
– Да, я этого хочу.
– Чтобы потом искать сочувствия у бездушных машин и слушать болтовню твоего книжного барда? Мы сойдем с ума! Мы станем ненавидеть друг друга. Без цели и надежды...
– А у тебя есть выбор?
– перебил он ее.
– Совет Евгеники принял решение, и люди навсегда покинут этот мир!
– Я не понимаю, почему ты против. После Перехода все останется тем же самым.
– Давай выразим это по-другому, - с улыбкой ответил он.
– В общем-то Генри хорош - особенно при тусклом свете; он настоящий парень и выше всех подозрений... Но оставаться с ним здесь? Это же так примитивно!"
– Ты не прав, - сказала она, краснея.
– Я докажу тебе это... позже.
Он покачал головой:
– Никакого "позже" не будет. Я никуда не уйду. Кто-то же должен остаться здесь, чтобы поливать цветы. И не только потому, что я люблю Землю... Нет! Я просто ненавижу звезды и то, что они означают. Мне не нравятся люди, улетающие к ним - улетающие для того, чтобы с чудовищной монотонностью повторить процесс, с помощью которого они опустошили этот мир, не оставив после себя ничего, кроме полных пепельниц. Почти всю жизнь я считал своим долгом заполнять эти пепельницы. Но теперь я знаю, что ошибался. Мне надо что-то сделать... Я стану смотрителем могил. Смотрителем могил! Неплохо, правда?
– Ты пойдешь с нами, - настаивала она.
– Все уходят. И не надо капризничать! Тут больше не за чем присматривать. Дни Земли сочтены.
Он печально кивнул:
– Филлис, Филлис! Ты, как всегда, права. Этому миру уже ничто не поможет. Пройдет день, история Земли умрет, и люди оставят планету еще более пустой, чем она была до их появления. Трава, сгорая, превращается в пепел, а жизнь - в отчаянную жажду жить. После Исхода я уйду в Святилище. Мне хотелось оказаться там в компании подруги, но я могу обойтись и без тебя. Вернее, я буду ждать, когда ты затоскуешь и придешь ко мне. Впрочем, если хочешь попрощаться со мной прямо сейчас, можешь не медлить...
– Ты отправишься с нами! Я люблю тебя, милый! У тебя просто нервный срыв. Это пройдет, вот увидишь! Он посмотрел на часы:
– Тебе лучше одеться... к обеду. Скоро вернется Лен, и мне пора уходить.
– Он встал, накинув на плечи огненный плащ.
– Подожди, любимый! Я приготовлю напитки. Жаль, что ты не можешь взять с собой и мою...
Ей
"Как далеки чертоги тьмы от залов света".
"Да, - подумал он.
– На расстоянии звезд и в десяти шагах отсюда... Прямо как дутики".
– Зачем ты это сделал?
– спрашивал ближайший из них.
"О, как далеки..."
Кто-то кричал - кричал надрывно и беззвучно.
– Зачем?
– Я ненавижу себя!
– произнес он с внезапной жестокостью.
– Ненавижу себя и вас! Вы - личинки на кишках Бальдра! Вы ползаете, как черви, на трупе моего мира, и я не желаю мириться с вашим присутствием. Меня гложет ненависть к себе, но вас я ненавижу сильнее. Убирайтесь туда, откуда пришли! Это говорю вам я - хранитель Земли!
– Если ты... нас... силой...
Дутик стал крошечной звездой в его ногах - лиловым огоньком пламени, угасавшим в черных водах вечности.
– Улетайте домой, - прошептал он устало.
Они снова оказались в Святилище, и стены вновь распахнули двери. Двое оставшихся дутиков гордо подняли головы и с укором прожужжали:
– Ты привык. Привык к своему миру и своему времени. Но все это осталось в прошлом - далеком прошлом. Твоей расе нет оправдания. Своим единственным монументом она оставила бессмысленное уничтожение жизни.
– В этом мы соперничали со Вселенной, - ответил он.
– И как всегда превзошли ее. Но посмотрите вокруг. В этой гигантской пепельнице есть и яркие угли. Здесь много такого, что оправдало бы нас.
Сжимая ладонями череп, он попытался расколоть его, но у него ничего не получилось.
– А теперь уходите отсюда. Оставьте меня одного.
– Ты тоже уходи...
Дверь насмешливо скрипнула за ними, и он вонзил в нее сноп светло-огненных молний.
А безмолвный крик продолжался. АКТ II
"Как далеко чертоги тьмы. Как далеко..."
Услышав стон, он узнал свой голос и проснулся.
"Как далеко... послы дутиков просят разрешения... залы света..."
Фразы слились друг с другом. И он знал почему.
Это он перекручивал слова подушки, изменял их смысл и, понимая, не понимал. Он вмешивался и оставался безучастным; спал и не спал; осознавал и прятался в неведении.
– Скажи им, чтобы они уходили! Читай мне! Читай!
Он знал и боялся знать.
...Длинная повесть о женщине по имени Анна и мужчине, которого звали Вронским.
...Поезд мчался к нему, как огромный ящер, извергая черный столб дыма и вопя от жажды крови. На рельсах...
Он включил свет.
– Прервать генерацию образов!
Поезд исчез, и он остался один, дрожа от ужаса и понимания.
Покрывало не успевало впитывать пот. Океаны воспоминаний отхлынули от берегов его разума. Закрыв лицо руками, он тихо спросил:
– Ты убрала кровь?
– Да, - ответила подушка.
– И ее тело?
– Да. Кремировала. Чисто и навсегда.