Ибо крепка, как смерть, любовь. Книга 2
Шрифт:
Монотонность ходовых вахт, постоянный недосып, вызванный стремлением поучаствовать в судовой жизни в ущерб сну, угнетают моряков. Отсутствие семьи и женского общества делает людей раздражительными, замкнутыми, готовыми на немотивированную агрессию.
И как важно в такой момент позвонить на родину, услышать голос любимой, узнать последние новости из дома, услышать голоса дорогих сердцу людей: матерей, отцов, малых деточек.
У нас на ледоколе была спутниковая станция «Волна-С». И, несмотря на то что это не дешёвое удовольствие – звонить через космос домой, от желающих
Однако радист не может целую вахту давать телефонную связь экипажу. Ему и служебные радиограммы надо отправить в пароходство, принять диспетчерские сообщения от других ледоколов и передать свои, принять прогноз и карту погоды и сделать иные важные дела.
Бывает так, что с подъёмом ледокола в высокие широты спутниковую станцию надо подстраивать, так как сигнал спутника слабо охватывает арктическую зону. Тогда в ручном режиме, при помощи специальных таблиц, радист занимается «профилактикой», а говоря по-простому, настройкой антенны, стараясь поточнее навести её на спутник, висящий на высоте 35 700 километров над экватором Земли.
Однажды после обеда штурман и радист поднимаются на ходовую вахту. Один направляется к себе на капитанский мостик, другой – в радиорубку. Штурман спрашивает у радиста, можно ли сегодня позвонить в Москву по спутнику? Тот отвечает, что нет, сегодня нельзя – спутник на профилактике. Язвительный штурман, собрав весь свой сарказм, говорит:
– А не ты ли ему делаешь «профилактику»?
Радист разумно отвечает:
– Мы не можем изменить траекторию полёта спутника или что-то изменить в нём самом. Но мы можем изменить свои представления об орбите спутника, изменяя угол наведения нашей антенны. А когда антенна будет настроена, у нас появится телефонная связь.
Вот уже много-много лет я вспоминаю тот разговор и уже в который раз на примере своей жизни убеждаюсь, что нет у нас возможности изменить что-то вне самого себя.
Не то что траекторию спутника изменить, а и соседа своего не изменишь, чтобы он, дай Бог ему здоровья, дверью не хлопал по ночам. Детей своих не изменишь – чтобы они мыли, хотя бы за собой, посуду. Жену свою не изменишь – чтобы стала поласковей. Ни начальника ты не изменишь, ни подчинённого. Даже кошку изменить невозможно – чтобы не шкодила.
Всё это пустая трата времени – суета сует и томление духа. Так уж Господь управил. И каждый сам стоит перед Господом, и каждый сам перед Господом падает.
Да и кто я такой, чтобы «менять» людей? Пар, выпущенный из чайника на малое время…
Но замечаю: если я что-то начинаю менять в себе, делаюсь добрее и внимательнее к кому-то, пытаюсь услужить, покрыть любовью – тогда в ответ что-то начинает меняться и в людях.
Вот я и думаю: как правильно настроить свою собственную «антенну»? Как наладить свою собственную жизнь, то есть как стать самому лучше: чище, добрее, сердечнее? Как научиться любить людей – чтобы и люди могли полюбить меня, и окружающая нас жизнь изменилась бы в лучшую сторону?
Где брать эту любовь? Вот вопрос!
А ещё, Господи!.. Чтобы не болтать лишнего, научи, помоги мне стать хотя бы таким, как думает обо мне моя собака.
Аминь.
Орловы.
Боль ищет лекаря.
– Не рано сегодня пить начал? – поморщился Вячеслав, глядя на Сергея Орлова, который сидел в обнимку почти с пустой бутылкой. Под столом стояло ещё несколько пустых бутылок из-под водки, и было ясно, что Сергей пил всю ночь. К сожалению, не первую ночь…
Эх, Серёга-Серёга, горем упиваешься, слезами похмеляешься.
А было так.
Максим – сын Сергея – почти три недели тому назад пошёл на экзамен в институт. Одним из первых отстрелялся, получил хорошую оценку в зачётку, и дальше его след терялся. Никто из друзей его больше не видел, и информации о его местопребывании не было никакой.
Были подключены к поиску Максима все, кого только можно задействовать: и милиция, и знакомые ребята с Лубянки, и братва, и частные детективы, и добровольцы, которые хотели помочь в розыске, – но всё было напрасно. Максим как в воду канул. Ни морги, ни больницы, ни милицейские сводки Максима никак не высвечивали.
Время шло. Активность поисковиков уменьшалась. Не знали уже, что и думать и где его искать. Если Максима выкрали, чтобы повлиять на бизнес Сергея, то почему до сих пор никто не выдвинул своих требований и не вышел на переговоры? Если Максима убили – то где тело? Если он увлёкся, как предположили детективы, роковой женщиной, то почему не позвонил до сих пор и не объяснился? Три недели – большой срок. Много догадок, но нет разгадок…
Наконец вокруг Сергея образовался вакуум – шквал телефонных звонков прекратился. Поток знакомых и незнакомых людей, приходивших кто с информацией, кто с предложением своих услуг в розыске, а кто просто так, посочувствовать, прекратился. Результат поисков равнялся нулю, и у всех опустились руки. Дела житейские пошли своим чередом, и про Максима стали забывать.
Бездействие и неопределённость убивали Сергея. Он страдал молча – пил водку без закуски. Но водка не помогала – она не пьянила голову, не давала возможности забыться хоть на краткое время, не снимала тоску с сердца и не облегчала мук своего сознания, ожидавшего каких-то ужасных вестей о сыне.
Истекала уже третья неделя. С каждым днём надежда на возвращение сына – живым и невредимым – угасала. Сергею стало понятно, что с Максимом случилось что-то страшное, непоправимое, но родительское сердце не могло так просто смириться с потерей единственного ребёнка, своего наследника, своей кровиночки…
Мысли тяжёлые, мрачные теснились в голове Сергея: «Что делать? Кого ещё трясти, кому ещё дать денег в надежде на помощь в розыске сына? В какие ещё бежать инстанции? В какие ещё колотить двери? Я уже готов встать на колени. Но перед кем? Непонятно…».
Сергей не был атеистом. Он был крещён в детстве своей бабкой и носил тяжёлый золотой крест с блестящими камешками. Однажды он даже давал деньги на церковь, которую восстанавливали в их подмосковном городе. А в прошлом году поставил в этот храм бесплатно электрическое оборудование со своего завода.