Ибо сказано в писании

Сухоросов Михаил

А снаружи снег захрустел, лошадь фыркнула, встряхнулась, звеня уздой. Приехал… Распахнулась дверь, морозом потянуло, а на пороге – он. Не соврали люди, красавец. Высокий, глаза черные, плащ красный, меч в золоте:

– Есть кто живой? – и обмер, Кату увидев. Улыбнулась Ката, в зеленых глазах искры кошачьи пляшут:

– Кто ты, с чем пришел ко мне?

– Я… – подвел было голос князя, да снова выправился. – Меня ангел привел.

– Не часто в наших краях ангела встретишь… – уж кому, как не Кате, этого не знать! – Но ты замерз? Садись к огню, присланный ангелом.

– А отчего ты не спрашиваешь моего имени? Вдруг я злодей

вне закона? Твой муж тебя не похвалит.

– Не похвалит. Нет у меня мужа.

– А отец? Братья?

– Тоже нет.

– Такая красавица не должна жить одна.

– А с кем тут жить? С рыбаком или дровосеком? С медведем? Выпей наливки, присланный ангелом. Она согревает.

– Если ты выпьешь со мной… Ты меня не боишься?

– А тебя надо бояться?

Не ответил. Искры из зеленых глаз в черные перескочили, заплясали. Взял кружку, прикоснувшись к тонкой руке. Знал ангел небесный, знал, куда вел…

– По одежде ты не из ватажников, но говоришь по здешнему. Ты из княжьей дружины?

Улыбнулся:

– Я тот, кого прислал ангел… Хочешь уехать от своих дровосеков?

– Уж не с тобой ли? Горяч ты, присланный ангелом… Уеду я, а ты меня прогонишь на третий день. Или хочешь силой меня увезти?

– Тех, к кому ведет ангел, не увозят силой. Это знак с неба. Хочешь назваться моей женой?

– Вот теперь я спрошу твое имя, присланный ангелом. Чьей женой ты предлагаешь мне назваться?

Не успел ответить – снаружи лошади захрапели, голос хриплый что-то выкрикнул, другой ответил. Поднялся князь, руку к мечу поближе положил. Раскрылась дверь, двое ворвались: высокий в лиловом и низенький, рыжий, в синем плаще.

– Ну, заставил ты, князь, за собой погоняться! – рыжий зубы оскалил. – Еле нашли…

Длинный молчит. Борода белая, глаза ледяные.

– Где остальные?
– у князя теперь даже голос другой – низкий, отрывистый.

– Да на дороге же, тут, рядом! Порастеряли друг дружку сперва… Мы-то с отцом епископом сразу тебя искать поехали. Ты где же пропадал-то, князь?

– Потом, Мехай, потом, - князь все улыбается, на Кату глядя. И длинный, белобородый этот тоже глазами своими холодными смотрит, словно в нутро хочет заглянуть. Потом и на князя глянул быстро, заговорил – выговаривает твердо, на северный лад:

– Надо торопиться. Ты обещал отстоять мессу за удачный поход. С обещанием богу не медлят.

– Две мессы, Ульв. Три… Только потом ты обвенчаешь меня.

Ульв в лице не изменился, голос тот же сухой, лязгает:

– Не во время поста. Позже – если она правой веры. Не пристало на язычницах жениться.

– О вере – потом… Жди, красавица, через неделю пришлю сватов, - улыбнулся князь, вышел. Рыжий за ним потянулся, все так же зубы скаля. А Ульв этот еще на миг задержался, на Кату глядя, но не сказал ничего, только губы поджал.. Странный он какой-то… Только не до него Кате – молчит она, улыбается, вспоминает черные глаза, оберег на руке крутит.

К вечеру похолодало, подталый снег в жесткую корку застыл. Сегодня как раз день ночи равен – самое подходящее время, чтоб с богами разговаривать. То ли добрее они в этот день, то ли что еще… Вот и скрипит наледь под сапожками Каты – по утоптанной тропинке к островерхой церкви из желтых бревен.

Правду тогда князь сказал – приехали за Катой через неделю. Тот же рыжий, Мехай, с ним еще какие-то, Ката их не запомнила. Долгая неделя была! Зато теперь –

как во сне: ласковые черные глаза рядом, большие уверенные руки, губы горячие… Не знала Ката, что в жизни так бывает, думала, только в песнях, что бродячие сказители поют… А теперь – месяц почти – сама как в сказке.

Народу тут у князя… Одной дружины четыре десятка, да слуг сколько, да рабов еще… А по вечерам в большом покое пить собираются, и Мехай этот рыжий у огня рассядется, и ну рассказывать! Куда до него Ильяшке-деревяшке: все про князей да королей, да стихами… Только этот, лиловый, Ульв-епископ, который говорит смешно – какой-то он все же странный. Кату вроде и боится, но виду не показывает, а может, и не боится, а вообще не поймешь, что… Бывает, в этой церкви соберет всех, и давай с богом своим разговаривать на каком-то непонятном языке. И не по-северному, уж Ката северную речь-то знает… Да важный какой - не сразу и поймешь, кто главнее: князь или этот Ульв.

Дверь скрипнула тихо, и скрип улетел к высоким стропилам. Темно, только плошка с маслом горит – там, где бог стоит. На голове колючки сплетенные, крест в руке, а глаза в темноте – большие, страшные. Только Прирожденную этим не испугаешь – подошла Ката, остановилась, прямо в эти страшные глаза смотрит:

– Здравствуй, белый Христос. Извини, я не знаю того языка, на котором говорит с тобой твой слуга, епископ. Он еще говорит, чтоб князь моим стал, надо поклониться тебе. Я знаю, вас, богов, надо задабривать, вы не любите, когда мы бываем счастливыми… Но ты, говорят, когда-то был человеком? Говорят, ты был большим колдуном… Может, ты тоже из Прирожденных? Ты не знал женщины – с Прирожденными это часто случается… Лиловый слуга твой – он говорит, ты сильнее старых богов. Или он обманывает? Прости, я не о том говорю. Неважно это – сильнее ты кого-то или слабее. В тебя верит мой муж, а значит, верю и я. А раз так, то пусть мои боги, старые боги, мне больше не помогают – мне хватит твоей защиты. Твоей и моего мужа. А пока – ты примешь то, что я тебе принесла? Вот, смотри – браслет моего отца. Он берег меня до сих пор…. Видишь, я снимаю его? Я это только сама могу сделать. Возьми, белый Христос, пусть он теперь бережет тебя. А ты… если ты сильный бог, то должен быть добрым, должен защитить того, кто тебя просит. Ты слышишь? Пока – прощай, я приду еще, чтоб говорить с тобой.

Молчит загадочный белый бог, глядя мимо Каты. Только слабенькие желтые отсветы вьются по темному серебру, сомкнувшемуся на тонкой деревянной кисти. Повернулась Ката, снова дверь скрипнула. И тихо все, только – или почудилось? – прошуршала в темноте лиловая ряса, да уставились в спину, не мигая, холодные голубые глаза…

В черных глазах – смятение, недоверие, жар:

– Забываешься, отец епископ… Помни, с кем говоришь!

В голубых глазах – уверенный лед, как на реке. По такому льду хоть конное войско пройдет…

– Не божьим слугам бояться мирского гнева, князь.

– Ульв, я тебе всегда верю, но такого, как ты говоришь, быть не может! Меня привел к ней светлый ангел!

– Мы смотрим бренными очами. Истину ведает только Всевышний. Он открывает глаза своим слугам.

– Ты хочешь сказать… там был не ангел?

– Люцифер тоже был ангелом.

Князь глаза в стол опустил, золотую цепь на груди теребит:

– Я знаю, что ты смел отец епископ… Я помню, ты Йохана Корабельщика зарубил с троими его людьми вместе. И ты не лжешь.