Ideal жертвы
Шрифт:
Однако я, как сомнамбула, накидываю на голое тело халатик и плетусь открывать. Будильник показывает семь утра. «И правда, – почему-то бормочу я про себя, – куда я, на хрен, денусь с подводной лодки...»
Я спрашиваю хриплым со сна голосом, который пытаюсь сделать (довольно безуспешно) грозным и строгим:
– Кто там?!
– Открывайте! – доносится из-за двери игривый мужской голос. Он словно принадлежит давно и близко знакомому человеку, и мне, опять-таки в полусне, кажется, что пришел мой бывший, Юрик, – хотя откуда ему-то здесь взяться?! Тем
– Ну, так и будем стоять на пороге? – фамильярно спрашивает он. – Может, разрешишь мне войти?
Про себя я отмечаю, что Костя снова начал говорить мне «ты». Как в ту нашу единственную, одновременно прекрасную и страшную ночь... Когда я сразу после гибели Елены Ивановны побитой собачонкой приплелась под дверь его коттеджа.
Я, как автомат, отступаю в сторону, и он входит в номер, видит мою разобранную постель, одежду, кучкой брошенную на пол. Сквозь незадернутые гардины уже светит утреннее солнце. Костя чувствует себя здесь как дома и с размаху плюхается в кресло.
– Константин Сергеевич, что случилось? – бормочу я. А он с видимым удовольствием осматривает снизу вверх мою фигуру, и я очень остро осознаю, что кроме коротенького халатика на мне ничего нет. Грудь вот-вот выпрыгнет из декольте, я плотнее запахиваю ворот и стискиваю его у горла рукой. И тут наконец понимаю, что вид у меня, наверно, ужасный: нечесаные волосы, расплывшиеся глаза – я вчера даже не сняла с себя косметику. Наверно, бомжихи с вокзала и то лучше выглядят! Все внутри леденеет от стыда, а Костя начинает:
– Я давно хотел поговорить с тобой... Наедине, без свидетелей.
Я перебиваю его: «Извини, я сейчас» – и исчезаю в ванной.
С замиранием сердца смотрю на себя в зеркало и, в общем-то, не нахожу ничего особенно криминального. Да, тушь слегка расплылась, и волосы, конечно, не мешало бы расчесать, и щеки бледноваты – но в целом вид на твердую четверку. Даже на четыре с плюсом. Я пускаю воду и начинаю приводить себя в порядок. За стенкой Костя включает телевизор. Будто у себя дома. Да, он явно человек без комплексов – как все москвичи.
Я смываю пенкой вчерашний грим, умываюсь ледяной водой – в мои лета кожа не только способна вынести подобные измывательства, но и отвечает мне здоровым румянцем. Чищу зубы, расчесываю волосы. После окончания процедур придирчиво рассматриваю себя в зеркало и понимаю, что любому мужчине есть от чего потерять голову. Халатик на голое тело, правда, больше открывает, чем скрывает – но в данных обстоятельствах это скорее плюс. Остатки сна совершенно с меня слетели. Я чувствую себя бодрой – и готовой побеждать.
Когда я возвращаюсь в комнату, Костя, развалившись в кресле, внимательно смотрит утреннее телевизионное шоу. С экрана несутся бодрые голоса. По всей нашей огромной стране народ просыпается, торопится на работу, жует бутерброды, собирает детей в сад и в школу... И только у меня все не так, как у людей: чужой зашарпанный номер для персонала и любимый человек, который явился на свидание незваным в семь часов утра... Да еще и крепко выпил.
– Что ты хотел мне рассказать, Костя? – спрашиваю я. Ничего, я тоже перейду на «ты», будем считать, что мы выпили на брудершафт. Однако он делает предостерегающий жест: тихо, мол! Ну как же: по телевизору передают новости спорта. Наконец он качает головой, уменьшает звук и бормочет: «Черт, „Зенит“ опять выиграл!..» За время, милостиво мне предоставленное, я успеваю собрать одежду с пола и засунуть ее в шкаф.
– Лиля, – взгляд Кости наконец фокусируется на моем лице, – у меня к тебе есть серьезный разговор.
Ох, дорого бы я дала, чтобы в этом разговоре шла речь о нас. О Костиной ко мне любви... Только, увы, нет в его глазах того огонька, который безошибочно сигнализирует: мужчина к тебе неравнодушен. Костя если и хочет меня, то точно так же он хочет апельсинового сока, новую иномарку или чтобы победила его любимая футбольная команда.
Я присаживаюсь на свою неубранную кровать и пытаюсь натянуть полы халатика как можно ниже. Коленки прикрыть, разумеется, не удается – да и большую часть бедра тоже.
– Не рановато ли для серьезных разговоров? – парирую я, а сердце все равно начинает стучать чаще. Я смотрю на Костю. Пусть он выпил, пусть слегка помят, пусть высокомерный, избалованный бабник, и я никогда не буду за ним, как за каменной стеной, все равно я чувствую: он – мой. Этот мужчина создан для меня. Интуиция не просто шепчет, кричит мне в полный голос: тебе с ним будет хорошо. Всегда.
– Слушай, Лиля, – вдруг говорит он. – Давай будем вместе.
– Что?.. – недоуменно выдыхаю я.
– Я хочу быть с тобой, – повторяет Константин. – Я люблю тебя.
Я растеряна. Поражена. Но счастлива ли?
Внимательно смотрю на него. Вроде бы сказано ясней ясного, но нет в глазах той искорки, что порой говорит яснее слов...
Костя тем временем шагает ко мне, касается моего плеча, произносит:
– Лиля... Ты – самая восхитительная. Самая красивая. Самая желанная. Самая сладкая...
Я совсем не уверена, что он говорит от души. Но, тем не менее, каждое его слово проникает в самые потайные уголки души. Обволакивает. Лечит.
Я отступаю на шаг и бормочу:
– Ты просто пьян, Костя.
– Я хочу тебя, Лиля, – мягко произносит он. – Хочу. Прямо сейчас.
И обнимает меня.
Вот так у мужчин все просто. Хочу – и немедленно подай.
Я гневно сбрасываю его руки. И выкрикиваю:
– Хочешь? Что ты сказал?! Ты меня хочешь?! Ты явился сюда пьяный, потому что тебе вдруг приспичило женщину?
– Ты меня не поняла, Лиля, – терпеливо говорит Константин. – Я люблю тебя и предлагаю уехать вместе. Вдвоем. Навсегда.