Идеал
Шрифт:
Он принимается высекать искру кремнем и ножом. Я тысячу раз видела, как дедушка это делает, он за секунду может разжечь костер, но сейчас он все время промахивается, изображает неуклюжего старика. Тянет время – то ли знает, что я убежала, и хочет, чтобы я успела получше спрятаться, то ли боится, что я так и лежу под этой грудой дров, и не решается поджечь. Крикнуть бы ему, что все в порядке, меня в той яме нет, но крикнуть нельзя, приходится слушать, как он возится с кремнем. Издали мне удалось разглядеть его лицо: он явно уже не так уверен в себе,
– Ну что, Корнелиус? – подначивает Мэри Мэй. – Боитесь поджечь?
Дедушка растерян. В смятении. Ему плохо.
Вернулся Дахи и с ним еще стражи. Не такой уж большой отряд – всего двое мужчин и одна женщина, привели с собой восемь работников – Заклейменных. Работники выглядят испуганными, похоже, Дахи объяснил им, что сейчас произойдет.
– Его бумаги в порядке, и у остальных тоже, – доложила Мэри Мэй женщина-страж.
– Да, со вчерашнего дня, когда вы их проверяли, ничего не изменилось, – съехидничал дед. – И когда вы проверяли их два дня назад, и четыре дня назад, и семь дней назад. Знаете, я мог бы пожаловаться в полицию – вы меня запугиваете.
– А мы могли бы арестовать вас за помощь Заклейменным, – возразил страж.
– На каком основании? – спросил дед.
– Хотя бы на том, что вы берете на работу только Заклейменных. Еще и селите их у себя.
– Это вполне законно.
– Вы выходите за рамки законного. Обычно Заклейменным платят по минимуму, а ваши работники получают гораздо больше. Иногда даже больше, чем стражи.
– Что скажете? – подхватил страж, а Мэри Мэй пока что молчала. – Хорошо устроились у старика? Думаете обойти нас?
Дахи хватает ума промолчать.
– Я за ними слежу, – вмешивается Дэн, страж, присматривающий за работниками деда. Это его ответственность: говоря, что работникам тут потакают, коллега бросает тень на него.
– Зажигай, – говорит Мэри Мэй, кладя конец спору.
Огонь наконец вспыхнул. У костра собралось столько стражей, что я боюсь перемещаться, как бы меня не заметили. Под ногами в лесу ветки, сучья, листья, любой звук может выдать.
Дед подпалил мох, и я со страхом подумала, что он не справится, откажется продолжать игру, и тогда меня быстро отыщут. Верь в меня, дед: я твоя, плоть от плоти, – уж я-то, поверь, сумела уйти.
– Что ты здесь прячешь, старик? Селестину? Она тут, под дровами? Не переживай, мы ее выкурим, – насмехалась Мэри Мэй.
– Я же сказал, ее тут нет, – резко ответил дед.
Мох быстро вспыхнул, огонь побежал по веткам, по поленьям. Дахи глядел на деда, повесив голову, дед и стражи следили, как распространяется огонь, ждали моих воплей. Я смотрела на них из лесу, понимая: они думают, я там, вон какие злорадные и подлые у стражей морды. И я преисполнилась такой ненависти к ним, что если и думала раньше сдаться, добровольно лишиться свободы, то теперь все! Я не сдамся, не допущу, чтобы победа осталась за ними.
– Что теперь? – разочарованно спросил страж: цирк не состоялся.
– Ну … –
Огонь расползался.
– Ждем, пока прогорит до углей, потом кладем еду и засыпаем землей.
– Так и сделай.
Дед глянул на Мэри Мэй с ненавистью – он растерян, постарел на глазах, утратил надежду.
– Пройдет несколько часов, прежде чем прогорит до углей.
– Времени у нас достаточно, – возразила она.
Они торчат здесь уже три часа.
У меня затекли мышцы, ноют стопы, но я боюсь пошевелиться.
Когда костер прогорел до углей, дед и Дахи принесли продукты, разложили в яме. Работники, выстроенные аккуратно в ряд, смотрят на все это, у каждого повязка с буквой «П» на правой руке чуть повыше локтя.
Еда из земляной печи – праздник, мы хотели собраться все вместе, доказать себе, что Трибунал не возьмет над нами верх. А теперь на ферме кишат стражи. Я прячусь за деревом, съежилась на земле, обхватила руками ноги, трясусь от лесной сырости и вовсе не чувствую себя победительницей. Наоборот, мне кажется, что поражение близко.
Дед и Дахи засыпали еду землей, пусть печется под слоем почвы в самом жару. Закончив, дед снова стоит на краю ямы и смотрит в нее так, словно заживо меня там похоронил. И вновь меня обуяло желание крикнуть ему: я жива, я успела удрать – но нельзя.
Зазвонил телефон, женщина-страж ответила. Отошла в сторону, подальше от коллег, чтобы поговорить без посторонних ушей. Вот она уже входит в лес возле меня. Я вся сжалась.
– Да, судья Креван. Это Кейт. Нет, судья, Селестины здесь нет. Мы все проверили.
В молчании она выслушивает инструкции, голос Кревана из трубки доносится до меня даже там, где я прячусь.
Кейт продолжает шагать и останавливается возле моего дерева.
Я вжимаюсь в ствол, закрываю глаза, перестаю дышать.
– Прошу прощения, судья, но мы на ферме уже в шестой раз и, мне кажется, Мэри Мэй ищет ее со всей тщательностью. Мы заглянули в каждую щель. Думаю, ее здесь нет. Видимо, ее дед говорит правду.
Я слышу разочарование в ее голосе. На всех давят, требуют найти меня, судья Креван с них не слезает. Кейт сделала еще несколько шагов и оказалась прямо передо мной.
Она озирается неторопливо, взгляд ее направлен в глубь леса.
А потом она посмотрела на меня в упор.
Я думала, сейчас она сообщит Кревану о находке, позовет стражей, подует в большой красный свисток, что свисает с ее шеи на золотой цепочке, но женщина совершенно спокойна, интонации ее не изменились. Она смотрит сквозь меня, будто не видит. Что это значит? Или я так долго пряталась, что сделалась невидимой? Я невольно глянула вниз, на руки, проверяя, вижу ли я сама себя.