Шрифт:
Александр ВОЛОДИН
Идеалистка
Она сидит за своим столиком и, немного стесняясь, рассказывает:
– Наша библиотека ведет свою родословную с тысяча девятьсот двадцать шестого года. Тогда мы находились неподалеку отсюда, в маленькой старой церкви. Впрочем, библиотека - это было только название. Мне дали церковный ключ. Когда я вошла туда впервые, книги были свалены так, что не открыть дверей. Ни каталога, ни формуляров, ничего.
Но я хотела рассказать о наших читателях. Многие ходят к нам в течение долгих лет. Они теряли книжки, вносили штраф, забывали нашу библиотеку, но потом записывались снова. Такие, например,
Как только я открыла библиотеку, первыми пришли, сверкая бежевыми чулками, две молодые нэпманши и взяли Олилера Кервуда и Ги де Мопассана. Вслед за ними явился он.
Входит Баклажанов.
– Можно записаться?
– Почему же нет? Заполните формуляр, только аккуратно.
Баклажанов заполняет формуляр.
– Социальное происхождение - служащий, социальное положение учащийся... Это был первый вузовец в стенах нашей библиотеки. (Поглядывая на Баклажанова.) К вузовцам у меня было двойственное отношение. С одной стороны, я их уважала, но в то же время именно среди них тогда встречались упадничество, моральная распущенность. Надо сознаться, Баклажанов подтвердил мои опасения.
– Лев Гумилевский, "Собачий переулок" есть?
– Нет.
– Пантелеймон Романов есть, "Без черемухи"?
– Этого рассказа у нас нет.
– Сергей Малашкин, "Луна с правой стороны"?
– Тоже нет.
– "Марию Магдалину" тогда я уж не спрашиваю.
– И правильно делаете.
– Что же у вас тогда есть?
– Если вас интересует литература только такого рода, то должна вас разочаровать.
– Какого же это рода?
– Прежде всего - примитивная в художественном отношении.
– Во всяком случае, здесь решаются самые больные вопросы нашей жизни. Все эти вывихи, разложение - почему мы должны об этом молчать? Это критикобоязнь.
– А может быть, вас в этих книгах интересует не критика, а совсем другое? Двусмысленные любовные описания?..
Библиотекарша сказала это просто, мягко, и Баклажанов немного смутился.
– Это естественная потребность разобраться в ряде проблем без обывательского лицемерия.
– Теория "стакана воды"?
– Да, я считаю, что при коммунизме удовлетворить потребность в любви будет так же просто, как выпить стакан воды. Это сэкономит гигантское количество эмоциональной энергии.
– И все-таки это будет происходить не так, как вы ceбе представляете.
– Откуда вам известно, как я это себе представляю?
Библиотекарша махнула рукой.
– А все-таки! А все-таки!.. Она все же решила вступить в спор.
– Значит, вы утверждаете, что любви нет? А есть физиологическое явление природы?
– Да, я утверждаю.
– Ну и утверждайте. Выбрали книги?
– А вы что утверждаете? Что вы утверждаете?
– Не кричите, здесь библиотека.
– Я высказал свою точку зрения, а вы уклонились. Почему?
– Потому что мне надоело.
– Это не довод.
– Если бы все это говорил какой-нибудь донжуан, было бы, еще понятно. Когда это говорите вы - мне только смешно.
– Это тоже не довод.
– Я знаю, что сейчас модно быть грубым и распущенным.. Ну что же, я буду немодная. Я знаю, как некоторые легко сходятся на неделю и как они смеются над теми, кто в любви ищет чего-то большего.
– Чего-то нет, чего-то жаль, чего-то сердце мчится вдаль. Чистейшей воды идеализм.
– Пускай идеализм.
Баклажанов обрадовался, расхохотался, указывая на нее пальцем, присел.
– Ага!
– Что?
– Значит, ты идеалистка? Да?
– Почему?
– Ты сама сказала! Ищешь чего-то большего, потустороннего? Говори, ищешь? Или не ищешь? Ищешь или не ищешь?
– Ищу!
– Нашла?
– Нашла!
– Ого! Ага! Ха-ха!.. Ладно, прощаю... Значит, книжек нет?
– Нет.
– Библиотечка!
– Какая есть.
– Формуляр оставьте на память.
Он уходит напевая. Библиотекарша осталась одна и снова обратилась к зрителям.
– Я могла бы тоже разувериться во всем. У меня было для этого больше оснований. В то время я уже носила в ясли дочку. А ее отца послали на посевную, он остался работать в деревне и вскоре даже перестал нам писать. Поэтому Баклажанов тогда меня просто разозлил. Но потом я поразмыслила и пожалела его. Вузовцам жилось трудно. И учеба и общественные нагрузки. Стипендия - двадцать пять рублей. И в то же время мысли о женщинах, связанные с возрастом, нэпманши, которые ходят по улицам в таком виде, что я бы просто запретила. (И снова, как бы продолжая отчет.) Контингент читателей у нас непостоянный. Одни вырастают и перестают читать, другие взрослеют и начинают читать. Однако Баклажанов посещал библиотеку довольно регулярно. Сдавая прочитанную книгу, он обязательно высказывал какую-нибудь сверхъестественную точку зрения. Мы с ним постоянно спорили. В уме ему, во всяком случае, нельзя было отказать. А в своей научной специальности Баклажанов уже тогда, до войны, многого достиг. До войны! Как давно! Словно в другой жизни. Больше других мне запомнилось одно его посещение. Почему, сейчас вам будет ясно.
Входит Баклажанов. Ему уже за тридцать. Он изменился. Перемены, которые с течением времени будут происходить с библиотекаршей, просты: накинула шерстяной платок, иначе заколола волосы...
– Здравствуйте, дорогой мой читатель, как я рада вас видеть!
– Не волнуйте меня подобными восклицаниями.
– А я и правда по вас соскучилась. Что вы мне принесли?
Принимая книги, библиотекарша продолжает свой рассказ.
– Не удивляйтесь моему тону, этот легкомысленный тон задал сам Баклажанов. Может быть, слишком легкомысленный?.. О чем именно мы спорили в тот раз, я уже не помню. Хотя я все совершенно ясно представляю себе зрительно, как в немом кино. Сначала он стоял, облокотясь о барьер, и твердил какие-то странности, а я сидела и слушала. Потом встала и начала возражать... Потом он замолчал... я тоже...
Библиотекарша обращается к Баклажанову с неловкостью.
– Что же вы возьмете?.. "Угрюм-реку"? У нас только второй том. Кому же я дала первый?.. Кому-то дала, а он все приносит... Вы не простой читатель. Хорошие читатели берут, что я им предлагаю, и довольны. А вам я не могу угодить и чувствую себя ответственной за советских писателей.
– Вы скоро кончаете?
– А что?
– Так...
– Ну, скоро.
– Пойдемте куда-нибудь?
– Куда? (Все это ровным от волнения голосом.)