Идеальная афера
Шрифт:
Вообще, любое решение принимается тем легче, чем меньше возможностей выбирать. Поведение приятеля, равно как и неприятеля, нам легче прогнозировать, чем собственное, самим себе мы кажемся сложнее. На этом, кстати, основана любая стратегия – от военной до расстановки игроков на футбольном поле. Другими словами, мы больше видим вариантов поведения для себя, чем для других. Совсем же легко решиться на что-либо, если выбора как такового у нас нету. Тогда вариант становится форсированным. Именно в такое положение попал Александр Григорьевич Бортников.
Он заснул только под утро, когда черные прямоугольники оконного переплета стали синеть и светлеть. Не успел провалиться в короткое, ничуть не освежающее беспамятство, как услышал
Гуров тоже плохо спал этой ночью на новом месте. Слава небесам, до кошмаров типа крячковского треххвостого барбоса дело не дошло, но предчувствие, подсознательное ожидание какой-то крупной пакости не оставляло его, заставляя мучительно ворочаться с боку на бок и шепотом чертыхаться. Лев хорошо знал цену таким своим предчувствиям, слишком часто они сбывались. Однако он отлично понимал, что впрямую, наскоком, грубым натиском эту загадочную силу, собственное подсознание, отвечать на свои вопросы, как ни жаль, не заставишь.
Тереби подсознание, не тереби... Оно лишь злобно фыркает в ответ да оскаливается слюнявой пастью.
Глава 5
Можно сколь угодно тонко и точно выстраивать планы оперативно-розыскной работы, составлять и просчитывать сложные, похожие на шахматные комбинации, а потом грубая, непредсказуемая в своей алогичности реальность ка-ак хрюкнет очумевшей свиньей, и все рассыпается в прах и мелкие дребезги. Хмурое, неряшливое и неопрятное январское утро продемонстрировало доказательства этого нехитрого тезиса по самой полной программе.
Кавярня «Казачий стан» открывалась в восемь утра, хоть большим наплывом посетителей в такой час, да еще гниловатой светлораднецкой зимой, похвастаться не могла. Через час-полтора начинают студенты забегать, а уж ближе к обеду народ пойдет валом. Сегодня же первый появился сразу, не успели входную дверь отпереть, зажечь светильники, зарядить автомат «Эспрессо» молотым кофе.
Выглядел он странновато. Бледный до какой-то чуть ли не синевы, хотя и в чистом, но весьма обтрепанном пальто фасона «прощай, молодость». Не старый еще, только вот жеваный с виду. Однако выбрит, на алкаша запойного не похож, да и не заходили в «Стан» алкаши. А вот руки у него тряслись мелкой противной дрожью, это официантка хорошо заметила, когда странноватый клиент начал подсчитывать мелочь, которую вытряхнул из когда-то дорогого, а сейчас столь же обшарпанного, как пальто, бумажника. Было в его внешности нечто неуловимо «кавказское», но настолько тусклое, стертое... Человек без возраста, без национальности. Молоденькая официантка, на свое счастье, не знала, что так выглядят законченные, безнадежные наркоманы.
Мелочи ему хватило на пару фирменных пирожных, чашку «Эспрессо» и сто пятьдесят граммов недорогого, но все же коньяка. Заказ для утреннего часа довольно странный. Официантка презрительно фыркнула – нет, видимо, все же алкаш.
Он уселся за крайний, самый близкий к большому окну столик и, прихлебывая горячий кофе, пристально в это окно уставился.
А что там, за окном? В мутном, перенасыщенном влагой утреннем сумраке вырисовывается угол корпуса университета, отрезок улицы, ведущей к его главному входу, спешащие на работу прохожие, мокрые тополя, чуть пошевеливающие безлистыми кронами под
Он вытащил из кармана пальто полученную вчера фотографию, еще раз пристально вгляделся в нее, хотя и так запомнил лицо своего «объекта». Затем с некоторым недоумением посмотрел на стоящий перед ним тонкостенный фужер с янтарного цвета напитком. Коньяк. Зачем он его заказал? Он так давно не пил спиртного, совершенно отвык от него. Выпивка плохо совмещается с зельем, кто попробовал настоящую наркоту и «подсел», тот обычно навсегда освобождается от алкогольной зависимости. Меняет на нечто неизмеримо худшее. Но сейчас ему необходимо выпить, как это русские говорят, для храбрости. Иначе ничего у него не получится. Вовсе не потому, что ему страшно, отнюдь! Ему безумно противно. До омерзения тошно играть дурацкую роль в еще более дурацкой постановке. «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал...» – горько подумал он. Да уж, кинжал... что надо! Эх, натуральный драмкружок в детском саду. Так что, примем как лекарство. От меланхолии, криво усмехнулся он, и, давясь, в два приема влил в себя спиртное. Через несколько минут ему мягко, но увесисто стукнуло под основание черепа, а в желудке вдруг стало тепло и пусто. Теперь можно попытаться съесть меренг, да и за улицей надо следить повнимательнее, не хватало еще пропустить «объект». Что касается очередного болота, в которое он вляпался, и светлых далей, куда ему уж точно никогда не добраться, – как-то потеряли эти мысли остроту, если и приносили боль, то уже не сильную.
«Хоть бы подстраховщики не спортачили, – подумал он. – Я ведь слабый совсем. Бегать толком уже не могу. Но самое смешное будет, если ни черта объект не испугается, а меня же и повяжет! Выяснить, кто я такой, – семечки! Вот тогда начнется! Ладно я, человек уже пропащий, списанный судьбой и никому не нужный, но они ведь из этого такие выводы сделают, такой визг поднимут!»
Но под действием коньяка – с давней отвычки да несколько дней не евши, – он подумал, что совершенно зря накручивает себя, не все ли равно, в конце-то концов?! Не-ет, не так все страшно! Тут ведь как, стоит начать жалеть о том, чего не сделал или сделал неправильно, и не заметишь, как увлечешься до такой степени...
Он в который раз посмотрел на фотографию, затем на большие часы, висящие над стойкой пока не работающего бара «Казачьего стана». Ну вот, уже половина девятого, пора выходить на улицу, «объект» должен появиться в ближайшие десять-пятнадцать минут. По крайней мере, он точно не упустит этого человека, удачно кавярня расположена. Затем пошленькая интермедия в его наверняка малоталантливом исполнении, а затем... За углом университетского корпуса на перпендикулярной проспекту улочке его уже сейчас должна ожидать белая «Тойота». В ее салоне будет тепло и уютно, а главное – ему привезут дозу, которую он немедля употребит. Вот тогда ему действительно станет наплевать на все, он снова уйдет в свой, лишь ему открытый мир, может быть, обретет там счастье и покой. Может быть, снова сможет писать стихи...
Официанточка «Казачьего стана» неодобрительно покачала головой. Странный ранний посетитель кавярни резко, чуть не перевернув стул, вскочил из-за своего столика, даже не надкусив второе пирожное, а ведь их заведение славилось именно своими меренгами! И кофе, похоже, допивать не стал. К дверям двинулся какой-то дергано-деревянной походкой, лицо застывшее. Фу! Нет, точно алкаш! Носит их тут с утра пораньше.
Александр Григорьевич Бортников точно рассчитал время, к «Казачьему стану» он подходил минут за двадцать до девяти часов. Народу в кавярне сейчас быть не должно, никто не помешает ему спокойно переговорить с лжеинженером. Ведь согласился же тот на эту утреннюю встречу! Значит, вот-вот подойдет, если уже не поджидает его в уютном тепле, за столиком.