Идеальная девушка
Шрифт:
–Ты хочешь невозможного! Я не смогу!
— Очень жаль. Тогда через три минуты она умрет.
Я знала, обмануть Марка не выйдет. При всем, что я узнала о Энжинамитрин, притворяться ей мне просто не по силам. Любая задержка в ответе, любой неуверенный жест или взгляд выдаст меня. Я, правда, должна стать ей.
Марк ждал. Потихоньку звон в голове проходил, и я снова начинала слышать его мысли, но и без того знала — он действительно убьет Энжинамитрин, несмотря на то, что когда-то называл ее любимой.
— Одна минута, — продолжался безжалостный отсчет.
Я думала, по прихоти повторить такое невозможно. Это ведь был сбой мозга, то, что не должно происходить.
Сделать невозможное реальностью. Сотворить еще одно чудо.
Приказав себе перестать быть Изорой, я даже не успела толком испугаться.
Глава 8. Смятение
Странные зеленые отсветы с улицы колыхались на потолке как волны. Казалось, я лежу на дне пещеры, но не хватало запахов воды и гниющих водорослей, темных скалистых стен.
Понимание того, что помещение, наполненное зеленым светом — больничная палата, пришло не сразу. Как и то, что отвести взгляд от потолка куда-то в сторону невозможно. Вместо этого происходило нечто из ряда вон. Взгляд словно плыл по соседним палатам, всюду находя один и тот же зеленый свет и полудрему, а мои глаза, теперь это стало понятно, оставались закрытыми.
Стоило наверно побеспокоиться, как я очутилась в больнице, но волновало отнюдь не это.
Какой-то мужчина не сводил взгляда с меня, распростертой на больничной койке, и я видела себя его глазами. Это заставляло сомневаться в здравости собственного рассудка. Может, это сон? Наблюдатель отличался от всех прочих — ясный, яркий, лишенный расслабленной дремоты. Словно резкий росчерк краски на фоне тумана.
Датчики у изголовья внезапно издали чередование каких-то писков и трелей, заставив вздрогнуть и, да, открыть собственные глаза.
Увы, «многоглазкой» я быть не перестала — «картинки» из чужих глаз меркли неохотно, вновь затягивая к себе в дремоту, стоило только уделить им капельку внимания.
Не успела я сосредоточиться достаточно, чтобы повернуть голову в ту сторону, где сидел мужчина, как в палату стремительно вошла женщина. Такая же резкая и яркая на фоне сонных обитателей палат, от ее раздражения, казалось, шипел воздух.
— Я же говорила, с ней все в порядке! Не стоило никого беспокоить среди ночи! Тем более весь персонал клиники! У нее обычная передозировка! Суток не прошло, а она уже очухалась! — бросила она с порога мужчине.
— Не будьте настолько бессердечны, Эверлин, — произнес он с явной насмешкой, накрепко въевшейся в голос. Знакомый голос. — Как же медицинское заключение? А если бы вы впервые в жизни ошиблись, с первого взгляда упустив что-то жизненно важное?
— Кто бы говорил о бессердечности! — злобно выплюнула женщина. Стараясь сдержаться, она решила переключиться на меня, ведь я все еще пациентка, пока не выписана, а в ее обязанности, в общем-то не слишком и входит общение со здоровыми ублюдками, которые не являются ни родственниками, ни опекунами. Единственная эмоция, которой отныне мог добиться от нее Марк — равнодушие. Настолько холодное, насколько позволяют приличия.
Еще до того как наши взгляды пересеклись, я узнала историю ее жизни.
Вместе с ней извлекала слизкие, пульсирующие грибы размером с большой ноготь, а формой с половинку луны, из горла пациента, осторожно вытаскивая за жесткие, еще не отпочковавшиеся нити-корешки грибницу. Лечила другие, не менее экзотические болезни, некоторые из которых созданы искусственно.
Видела слоящиеся лохмотья кожи на руках, истощившихся почти до костей. Этому человеку подсадили гены сурпатаманена — разумного существа, в здоровом виде напоминавшего стебель сухой травы. Их низкий интеллект не позволял этой расе выйти на уровень космических путешествий, но феноменальное отсутствие иммунитета, связанное со способностью сбрасывать пораженные участки тела, и мутации болезни, всегда сопровождавшие странный, до конца не изученный людьми процесс выздоровления сурпатаман, делало их желанной добычей для разного рода преступников, стремящихся обзавестись новым биологическим оружием.
Эверлин особо впечатлил этот случай, она мечтала заполучить исследования негодяев, ставивших опыты на людях, а еще лучше — живого и целого сурпатаманена. Исследовательский дух в ней так и трепетал при этой мысли.
Но все, и грибов, растущих в горле, и нечеловеческих обитателей других планет затмило другое.
Эверлин растила дочь своей погибшей подруги. Я видела, как малышка взрослеет, я держала ее на руках, помогала с уроками, несмотря на усталость после тяжелых деньков в клиниках и институтах. Вместе с Эверлин угадывала блестящее будущее, ждавшее ее воспитанницу Дивлиару.
И я была бы для Дивлиары лучшей матерью. Я знала это наверняка, сколь странным бы не казалось это заявление.
Эверлин ослепла и оглохла. Знания, жизненный опыт, годы вложенных в Дивлиару усилий, блестящий ум — все затмили гормоны и низменные инстинкты, превратившие ее из человека в тупую самку. Хотелось вскочить с койки, вцепиться Эверлин в волосы и приложить ее голову пару раз об стену или тумбочку, до того во мне разгорелось отвращение к ней.
Обе, Эверлин и Дивлиара, влюбились в идиота, наивно полагавшего, что сможет хранить тайну вечно.
Кирилл ничем примечательным не выделялся. Даже наоборот — весьма среднестатистический, а симпатичное чуть выше среднего, личико с возрастом утратит всю привлекательность. Это я хорошо усвоила, в пятнадцать лет повстречав свою первую любовь после долгой разлуки и обнаружив перед собой страшилище. Эверлин же он зацепил разговорами и неподдельным интересом ко всему, чем она занималась. А ведь могла бы выбрать и кого получше, вокруг в избытке хватало холостых мужчин.
Но внимание молоденького парня льстило этой дуре точно так же, как внимание женщины вдвое старше его льстило Кириллу. И даже желание ненаглядного Кирилла скрыть их отношения от Дивлиары ничуть не насторожило Эверлин. Любая женщина в здравом уме, расхохоталась бы, услышав те нелепые доводы, которые он приводил, но только не Эверлин. Та свято верила, что с Дивлиарой ее возлюбленный гуляет исключительно потому, что хорошие отношения в дальнейшем помогут девушке легче принять его в семью.
Затем настал момент истины. Разоблаченный любовничек оказался перед выбором, который так и не смог сделать.
Дивлиара еще могла понять желание здорового не нагулявшегося мужчины завести интригу с ее приемной матерью, но ее безмерно оскорбил уже сам факт — Кирилл не знает, кого из них выбрать. В ярости и уязвленной гордости девушка попыталась покончить с собой и находилась сейчас в коме, из которой мало шансов выбраться даже при всех возможностях современной медицины. Поджавши хвост, Кирилл сбежал от Эверлин, а та пыталась его удержать, донимая письмами и звонками, пока возлюбленный не принял против того меры, оборвав всякую возможность с собой связаться. Но глупая женщина винила во всем Дивлиару, а не героя-любовника. Хорошо хоть, его на славу отделали ребята из той самой компании, где он красовался с Дивлиарой. Сама Эверлин последствий этого не видела, но до нее доходили слухи.