Идеальная мишень
Шрифт:
— Сколько лет вашему брату?
— Пятьдесят.
— Жаль, — сказал он, — впрочем, привозите его к нам. Химиотерапия здесь уже бессильна. Только оперативное лечение, вплоть до удаления легкого.
— Все так серьезно? — выдавил я из себя.
— Очень. У вашего родственника запущенная форма. Поражено легкое.
Сильно поражено. Уже есть метастазы.
Впервые в жизни я напился до одурения. И в угаре готов был покончить с собой. Все казалось мне таким несправедливым. Зачем мне такая неустроенная жизнь? Вспомнились наши страдания в Сибири, ранняя смерть отца, мой непонятный выбор будущей
Думал, что смогу сам решить свои проблемы. Все пытался оттянуть решение.
Это было в конце июля. А семнадцатого августа разразился кризис, которого никто не ждал. Доллар за несколько дней подскочил в три раза. Все подорожало. И в сентябре закрылась фирма, где я работал. Тут уже не до операции. И вообще я больше стал думать о будущем Илзе, чем о своей собственной жизни.
Кажется, понятно теперь, почему меня смешило обещание моего амстердамского доброхота спасти меня? Я смертник. И не только потому, что согласился стать мишенью. Может быть, с убийцами я бы еще справился. Но с болезнью, которая гложет меня изнутри, не совладаю. Месяцем раньше, месяцем позже. Что изменится? Именно на это и рассчитывал Кочиевский, когда делал мне свое предложение.
…Пять человек. Пять человек, которым я должен нанести визит. Визит в сопровождении ангелов смерти, которых послали следить за мной. И я обязан все время помнить об их интересах. Но делать вид, что даже не подозреваю об их присутствии. Дурацкая затея полковника Кочиевского.
Первый из пятерых живет в Хайзене. Это совсем недалеко от Амстердама.
Говорят, полтора часа езды. Конечно, лучше взять такси, но не на такой случай.
Я заказал для себя машину для поездки. Адрес у меня уже есть. Надеюсь, что он окажется точным.
Закончив завтракать, я встаю, чтобы отправиться в холл. Широкомордый кивает. Сидящий напротив него человек, тот, кого я про себя назвал Мертвец, поднимается и идет следом за мной. Игра в прятки с заранее известным результатом. Впрочем, черт с ними. Мне нужно дотянуть до конца поисков и получить свои деньги. Каждый лишний день, который я проживу на этом свете, прибавит денег моим близким в Москве. Если, конечно, Кочиевский не обманет. Но обмануть себя я не дам. Буду звонить каждый вечер в банк, узнавая об этих деньгах. Пусть только попробуют меня обмануть. Деньги для моих близких — это единственная причина, по которой я согласился на эту чудовищную «экскурсию».
Наверняка зная, что она будет последней в моей жизни. Даже при идеальном стечении обстоятельств повезти мне не может. Я могу вернуться домой уже смертельно больным и умереть на руках матери и дочери. Не знаю, может, действительно лучше чтобы меня убили? Мне казалось, что приговоренный человек бывает более отчаянным, зная, что ничего хуже смерти с ним не случится. Но оказывается, что все это вранье: приговоренный чувствует лишь апатию, он психически готов примириться с неотвратимостью гибели и поэтому постоянно пребывает в подавленном настроении.
Теперь я знаю, почему не сопротивляются смертники, которых ведут на казнь. Настоящая храбрость — это не безумие и не отчаяние смертника. Настоящая храбрость — всегда преодоление страха и вызов смерти. Кураж, который необходим мужчине. Впрочем, мне всегда не хватало этого куража. Мы, прибалты, наверное, слишком флегматичны. Нам не хватает эмоциональности. Но в любом случае я начал игру в прятки со смертью. И не могу знать, чем она закончится.
В Хайзен я выехал через полчаса на «Ситроене», который ждал меня у отеля. Следом за мной тут же ринулся темно-зеленый «Фольксваген». Я мог даже не смотреть, кто сидит в салоне, — оба типа, которые завтракали со мной в «Гранд-отеле». Это первый акт нашей драмы. Будем считать, что случай в самолете был всего лишь прелюдией…
ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА
Москва. 5 апреля
На часах было около восьми часов вечера. Галина Сиренко, отказавшись от чая, выпила чашечку кофе и уселась смотреть телевизор. Дронго читал газету, когда ему позвонил Лукин.
— Я установил, где находится абонент Артемьева, — сообщил Захар, — сказать по телефону или приехать?
— Приезжай. Только не поднимайся наверх, я спущусь к тебе, и мы побеседуем в автомобиле.
— Что-нибудь случилось? — спросила Галина, отрываясь от телевизора.
— Мой помощник установил, кто звонил Артемьеву.
— А почему вы не хотите, чтобы он поднялся сюда? — спросила она. — Вы мне не доверяете?
— Доверяю. Но не хочу подвергать вас лишним испытаниям. В тех дурацких играх, в которые я играю, бывают потери с обеих сторон. Вас могут захватить и потребовать, чтобы вы назвали имя моего помощника. И тогда у вас будет возможность сказать, что вы его не знаете.
— И вы думаете, что я так просто выложу им все, что знаю? — с недоумением спросила Галина.
— Не думаю. Но обязан предполагать самое худшее. Кстати, вы напрасно думаете, что я только вас оберегаю таким образом. Ведь он тоже не знает, кто именно вытащил меня из сегодняшней передряги. Вы не допускаете мысль, что захватить могут его, и тогда он провалит вас?
— У вас железная логика, — улыбнулась Галина, — мне говорили, что вы супераналитик. Но почему у вас такая странная кличка… Почему вы не любите, когда вас называют по имени-отчеству?
— В таком случае число желающих убрать меня вырастет на порядок, — пояснил Дронго, — даже сейчас мои противники довольно легко вычисляют, где я живу в Москве. А тогда будут просто находить по справочному бюро. Согласитесь, что это излишняя роскошь для моих противников.
— Убедили, — кивнула Галина. — Если будут звонить в ваше отсутствие, отвечать на телефонные звонки?
— Кроме Всеволода Борисовича и моего второго помощника, никто не знает этого телефона. А они звонить просто так не станут. Поэтому можете отвечать на любые звонки. Возможно, кто-то спросит хозяев квартиры.
— Артемьев нам не простит сегодняшнего налета, — пробормотала Галина, — он наверняка поручит своим людям найти мою машину и нас обоих. Машину-то он не найдет. Это вообще невозможно: ее уже перекрашивают в нашем бюро и меняют номер. А вот нас он захочет достать. И в первую очередь вас.