Идеальное убийство
Шрифт:
Ну, а там зима и вьюга,
Холода и вечный сон.
Жизнь не лучшая подруга,
Всяк живущий обречен.
Однако я лукавил, когда писал это. Страх перед будущим – удел стариков, одной ногой уже стоящих в могиле. А я в те дни был очень молод, и мне казалось, что я буду жить вечно и не умру никогда. Именно поэтому я и начал писать. Надо же было чем-то занять себя в бесконечном путешествии во времени, чтобы не скучать, утомившись однообразием впечатлений, неизбежно повторяющихся, если ты бессмертен. Тогда это показалось мне удачной находкой. Я еще не знал, через какие ужасные тернии вынуждены продираться писатели на пути к звездам. Выдирать из своей шкуры колючки – занятие не из приятных…
Совершив круг, я вернулся к исходной точке. И увидел Анну, поджидавшую меня у входа в Ботанический сад, как мы и договаривались. На этот раз она была во всем красном, и даже ее волосы приобрели оттенок червонного золота. В новом образе она показалась мне еще привлекательнее, чем накануне. Мое настроение мгновенно улучшилось.
– Неужели, Анна, я заставил вас ждать? – воскликнул я с наигранным ужасом. – Чем я могу искупить свою вину?
Но Анна не стала мне подыгрывать и отвечать в том же игривом духе. Вместо этого она достала из своей сумочки пятитысячную купюру и протянула ее мне.
– Ваш гонорар за сегодняшний урок, учитель.
Я стоял в нерешительности, не зная, то ли поблагодарить ее и взять деньги, то ли обидеться и отказаться. Моя гордость страдала. Расплачиваясь со мной при встрече, Анна этим будто демонстративно подчеркивала, что наши отношения сугубо деловые, и я для нее всего лишь наемный работник. Я чувствовал себя так, словно меня грубо вернули с небес на землю. Так ничего и не решив, и боясь показаться смешным, я молча взял купюру и, нарочито небрежно скомкав ее, засунул в нагрудный карман. После этого Анна, как фокусник, извлекающий зайцев из своей шляпы, достала из той же сумочки планшет и протянула его мне со словами:
– Прочитайте мой роман. И скажите, что думаете о нем, только честно. Разберите по косточкам. Это все, что я хочу.
– Признаюсь, мне больше нравятся старые добрые рукописи, – беря планшет, буркнул я, чтобы оправдать свой хмурый вид. – В этих современных гаджетах нет души.
– Вы старомодны, Артур, – с насмешкой сказала она. – Надеюсь, вы пишите свои книги не гусиным пером, обмакивая его в чернильницу?
– Увы, – покачал я головой. – Но иногда жалею об этом.
Однако Анна была явно не расположена к философскому разговору. Она нетерпеливо спросила:
– Сколько времени вам потребуется?
– Это зависит от того, сколько в вашем романе страниц, – ответил я, взвешивая планшет на ладони, словно на безмене. – Вот еще один недостаток гаджетов. Была бы это рукопись…
– Хорошо, убедили – заведу гусиную ферму, – сказала Анна. – Начну выдергивать перья из хвостов и научусь писать ими. Это единственный секрет писательского мастерства, которым вы хотели со мной поделиться, или есть и другие?
Насколько Анна была мила вчера, настолько раздражена сейчас. Возможно, ей передалось мое настроение, изменившееся буквально на ее глазах. Я подумал, что если мы будем продолжать в том же духе, то можем поссориться, и я лишусь своей единственной ученицы, которую уже успел полюбить. А ведь все должно было быть наоборот. Обычно ученицы влюбляются в своих учителей, считая их необыкновенно умными и достойными людьми. Во всяком случае, я немало слышал об этом. Но то ли я был не такой учитель, то ли Анна – не обычной ученицей. И она все еще смотрела на меня равнодушно, в то время как я с трудом скрывал свои чувства. Поэтому я примирительно заметил:
– Предлагаю поступить иначе. В сотне шагов отсюда протекает река Карповка. И на ее берегу есть удобные скамейки. Мы присядем на одну из них, и вместо скучной лекции я буду читать ваш роман, а вы – кормить уток. И мы прекрасно проведем время.
– И чем же я буду кормить ваших уток? – спросила Анна, но уже более доброжелательно. – Шоколадом? Ничего другого у меня нет.
Я достал из кармана булку, которую купил этим утром по пути к Ботаническому саду, сам не зная зачем. Быть может, подсознательно я думал о том, что только что предложил Анне? Только это должно было случиться уже после урока и называться иначе – свиданием…
– Вот этим. Утки обожают хлебные крошки.
– Признайтесь, эта булка была припасена для меня? – с подозрением спросила Анна. – Как говорится, кнутом и пряником…
– Ну что вы, Анна, – мягко сказал я. – У меня и в мыслях не было! Я думал только об утках.
Но мне показалось, что Анна мне не поверила. Тем не менее, она приняла мое приглашение, и мы пошли на Карповку, кормить уток и читать роман.
Когда-то, возможно, Карповка и могла называться рекой, но в наши дни это скорее вытекающий из Большой Невки ручей, закованный по человеческой прихоти в гранитные берега, а потому преисполненный важности, как нувориш. Уток здесь всегда больше, чем людей. Они плещутся в мутной воде, а, накупавшись, взлетают, шумя, как испанские танцовщицы веерами, крыльями, на низкий парапет и неподвижно замирают, будто превращаясь в миниатюрные каменные изваяния. Я иногда представляю, что это современные сфинксы, далекие выродившиеся потомки мифологического чудовища, обитавшего на скале около древнегреческого города Фивы и умерщвлявшего путников, не сумевших разгадывать его загадку. Все вырождается. Какие времена – такие и сфинксы.
Но, тем не менее, мне нравится отдыхать на берегу Карповки, сидя на одной из скамеек, расставленных между скудно растущими деревьями, и глядя на быстрое течение воды, уносящей все печали и плохие мысли. Вода обладает таким волшебным свойством. Глядя на то, как она течет, начинаешь лучше понимать смысл истины, что все пройдет. И как-то легче становится смириться с этим, словно становишься мудрее…
Анна распугивала уток, бросая в них куски от булки, а я читал ее роман, изредка поднимая взгляд от планшета и любуясь ею. И если это была не идиллия, то я ничего не понимаю в жизни. В ту минуту я согласился бы на то, чтобы это безмятежно-счастливое, ничем не омрачаемое существование длилось целую вечность, и мне было бы достаточно этого. Как в сказке – они жили долго, счастливо и умерли в один день…
Но постепенно я увлекся чтением, и состояние покоя и умиротворенности покинуло меня. И было от чего. Сюжет сначала показался мне банальным – героиня романа жаждала избавиться от своего мужа. Но во многих ее чертах я различал облик самой Анны, то ли не сумевшей, то ли даже не пожелавшей скрыть это. Единственное, что она сделала, чтобы замаскировать очевидное – дала героине другое имя. Но я все-таки был писатель, и знал, что такое «художественный «двойник» автора». До определенного момента мне казалось, что я читаю не художественный вымысел, а документальную прозу, и это, конечно же, не могло оставить меня равнодушным.
«С каждым днем супружеская жизнь становилась для Полины все более тягостной. И дело было даже не в том, что муж был намного старше ее. С этим она могла бы смириться, учитывая все обстоятельства. Но муж был паталогически ревнив. И постоянно мучил ее своими подозрениями, признаться, не всегда беспочвенными. Но что Полина могла поделать? Она была молода и красива, и мужчины обращали на нее внимание. Причем активное, деятельное внимание. Взгляды, прикосновения… А она была женщиной из плоти и крови. И ее не могло не волновать это. К сожалению, не всегда ей удавалось скрыть от мужа свои чувства к другим мужчинам. И муж устраивал ей сцены ревности, оскорблял ее, иногда даже замахивался. А однажды, увидев предательский след от чужого поцелуя на ее шее, дал ей пощечину…
Конец ознакомительного фрагмента.