Идеальные
Шрифт:
– Мам?
– Рейна, моя дорогая! – Ее мать звали Шторми. Женщина поспешила обнять свою дочку. Она всегда так делала, когда та возвращалась домой.
Этот жест был таким же старомодным, как и рукопожатие. Прикосновение к груди над сердцем значило примерно то же самое, но объятия больше нравились ее матери; Рейна тоже их любила. Было намного приятнее ощущать знакомый запах, дружелюбное тепло и успокаивающее сердцебиение, которое ты слышал, положив подбородок на плечо другому человеку. Все это на мгновение приносило счастье и позволяло почувствовать защищенность. Мать Рейны слишком быстро
– Что-то случилось? – испуганная Шторми заметила опухший нос дочери. На нем все еще виднелась засохшая кровь.
– Ничего особенного, просто подрались с одним парнем, – ответила Рейна, снимая пальто и вытряхивая его над металлическим контейнером, стоявшим на полу специально для этого. – Не переживай, он не знает, кто я такая. – Она повесила пальто на крючок.
Женщина все еще смотрела на нее.
– Ты уверена? – Она повернулась к стене, будто ожидая, что группа вооруженных стражей вот-вот пробьет ее.
Рейна закатила глаза. Ее мать всегда ожидала худшего, правда, только из-за ее параноидальной осторожности они все еще оставались незамеченными.
– Да, он принял меня за слухача.
– Ты должна быть осторожнее! Даже намек на подозрение может поставить наши жизни под угрозу, – резко ответила женщина. – Ты прекрасно знаешь, что они делают с людьми вроде нас. В лучшем случае нас убьют.
Мать повела Рейну в ванную, чтобы та умыла свое запачканное лицо.
– Я не думаю, что он сообщит о случившемся часовым. Он тоже что-то скрывает.
В ванной не было ничего, кроме унитаза, раковины и ржавой душевой кабины с лейкой для душа, в которую иногда даже попадала теплая вода. Рейна надеялась, что сегодня был именно такой день, но в этот раз ей не повезло. Из крана шла холодная и мутная жидкость. Рейна опустила руки под слабенькую струйку, ее кожу начало покалывать. Девушке потребовались некоторые усилия, чтобы отмыть свою кожу этой ледяной водой.
– Такие люди хуже всех, Рейна. Они пытаются тебя отвлечь, а потом бегут к Благословенным, чтобы показать свою преданность. – Шторми очень долго находилась в бегах и пережила слишком многое. Страх быть обнаруженной преследовал ее с тех самых пор, как беременность превратила ее в преступницу. Она никому не доверяла. Никому, кроме Рейны.
– Многие верят в эту систему, – пробормотала та себе под нос, вытирая лоб. – Она дарит им чувство безопасности.
Рейна посмотрела на себя в зеркало. Она умыла лицо с мылом и водой, но сажа никогда не исчезала с ее лица полностью, будто была его неотъемлемой частью. Волосы были густыми и темно-рыжими; пепел делал их почти черными. Глаза цвета леса. Яркий зеленый цвет выделялся еще сильнее на фоне смога на коже.
– Рейна, система несправедлива. – Мать взяла тряпку и начала тереть ею лоб дочери, прежде чем та смогла отреагировать. – Благословенные не защищают нас. Они нас угнетают, не позволяя нам иметь своего мнения и заставляя нас работать на их процветание. Я знаю их всех. Я работала на них, пока…
– …пока ты не встретила отца, – продолжила Рейна, отбирая у матери тряпку, – я и сама справлюсь с этим, мам!
Шторми жила обычной жизнью, и у нее были очень хорошие перспективы, она была Единицей. Но потом она встретила повстанца Болта, и они влюбились друг в друга без памяти. Они хотели навсегда остаться жить в подполье вместе с другими мятежниками. «Навсегда» продлилось два года. Рейна появилась на свет, и все изменилось.
– Мы с твоим отцом любили друг друга.
– Огромная, наверное, была любовь, – Рейна сухо засмеялась.
– Мы хотели быть свободными. – Шторми поморщилась, будто от удара. Она все еще любила Болта спустя столько лет, хотя она и не знала, как забыть о том, что он оказался «ненадежным идиотом».
– Классная свобода получилась, – цинично заметила Рейна.
Ей было плевать, что говорила мать про государство, ведь многие люди видели все иначе. Благословенные были не просто людьми, они были новой расой, совершенной и идеальной во всех отношениях. Они использовали свои возможности, чтобы защитить граждан и одержать победу над болезнями. Неудивительно, что жители страны доверяли им больше, чем повстанцам.
– Свобода – это все, что у нас есть. Мы должны бороться за нее. Люди – нечто большее, чем числа и гены.
Ее мать была достойна своего имени. Шторми. Она была бушующим штормом, когда речь шла о том, во что она верила. Годы, проведенные в бегах, не сломали ее, а жизнь в страхе ее не измотала. Напротив, она становилась все решительнее и сильнее с каждым годом.
– Я не хочу убегать каждый раз, мама, я хочу вести обычную жизнь, общаться с друзьями и не прятаться при виде дронов.
– Ох, моя дорогая… – Шторми потянулась за расческой. Она начала стряхивать сажу с волос дочери. И Рейна в очередной раз поняла, насколько они разные.
У ее матери были светлые, почти белые, коротко стриженные волосы и большие темные глаза. Она была на полголовы ниже своей дочери, но телосложение у них было одинаковое, обе были жилистыми и подтянутыми.
– Мне очень жаль, – сказала она, наконец, и ее голос дрогнул. Шторм в ней будто успокоился на секунду, обнажив нежную и ранимую сердцевину. – Это единственная жизнь, которую я могу тебе предложить. Знаю, у тебя не было выбора.
Его действительно не было. Это родители решили стать бунтовщиками, а не Рейна. Из-за них она стала призраком: никем, без дома и без друзей. Девушка была уверена, что сделала бы совершенно иной выбор.
– Я надеялась, что ты все поймешь, – продолжила Шторми, откладывая расческу в сторону. – Что ты увидишь мир таким же, каким его вижу и я.
– Я тебя понимаю. – Рейна собрала волосы в тугую косичку: такую, как у девушек в Сером округе. – Только к чему это нас приведет? Мы будем всегда убегать?
– Расслабься. Я приготовлю поесть.
Это был не первый раз, когда у них случился подобный разговор. Но как бы Рейна ни мечтала об этом, она знала, что решение Шторми не изменить. Даже если ей бы этого очень хотелось. Она отправилась в свою комнату. Это было маленькое помещение, где висел гамак, служивший Рейне местом для сна. На нем было множество пледов и подушек, которые согревали ее даже самыми холодными ночами. Внизу лежало несколько рваных книг, которые девушка читала, и бумага – на ней Рейна упражнялась в письме. Мать научила ее всему, что знала сама.