Идеальные
Шрифт:
Холли отвернулась к иллюминатору, ожидая увидеть за стеклом ту же пелену из облаков, что наблюдала почти весь полет. Но вместо этого она увидела землю, уже заметную, поскольку они начали снижаться. Любуясь видом, Холли наклонилась вперед – неуверенная, заинтригована она или поражена незнакомым ландшафтом. С высоты горы казались маленькими, крошечными кучками черной земли, рассеянными всюду, докуда доставал ее взгляд. И от пика до пика простирался снег – чистый, нетронутый.
Отвернувшись от окошка, Холли достала книгу, которую при посадке положила в карман на задней спинке сиденья перед собой. Посмотрев на женщину, изображенную на обложке – с красной помадой на губах и откровенно пустым выражением
Ответом конечно же была «супружеская психотерапия». Хотя разве это был ответ?
Холли ничего не имела против психотерапии как концепции. У нее имелись подруги, которым такая терапия пришлась по душе, которые восторгались ею и взахлеб рассказывали, как она изменила их жизнь. Возможно, так оно и было, но в ее конкретной ситуации Холли сомневалась (да что там сомневалась, вообще не верила!), что супружеская терапия ей хотя бы чуточку поможет. В ее представлении психотерапевты помогали людям разбираться в своих сложных чувствах или справляться с запущенными травмами. И, возможно, помощь психотерапевта принесла бы Холли пользу, когда она впервые сделала тест на беременность. А теперь вряд ли. Что сделано, то сделано, и им с Ником осталось либо принять данность, либо развестись.
Но вместо того, чтобы высказать все это Нику, Холли проигнорировала его письмо, и ответила «Розовому кошельку» – приняла их приглашение слетать в Исландию. Это было малодушным бегством по отношению к мужу, а по отношению к фирме согласие на поездку, данное в последнюю минуту, выходило за все рамки приличий. К счастью, Холли Гудвин была достаточно известной персоной, и «Розовый кошелек», невзирая ни на что, включил ее в группу.
– Мусор?
Холли подняла глаза на появившуюся в проходе между креслами стюардессу. Девушка трясла белым мусорным пакетом в руках. Ее взгляд скользнул с Холли на мужчину, сидевшего рядом, и перекинулся с него на женщину, занимавшую крайнее кресло в их ряду. Холли взмахом руки показала, что у нее ничего нет. А мужчина протянул руку к пластиковому стаканчику, засунутому между откидным столиком и спинкой кресла.
Когда он передавал его стюардессе, Холли заметила под ее абсурдной форменной кепкой невероятно красивое лицо. У девушки были пепельно-русые волосы и безупречно чистая кожа, а ее белая блузка чуть не лопалась на «буферах», хотя фигура была очень стройной. Холли так и не поняла, была ли эта диспропорция между телом и грудью результатом пластики последней, или просто природа расщедрилась к девушке.
Наклонившись чуть вперед, стюардесса расправила пакет. Мужчина бросил в него свой стаканчик. И от Холли не укрылось, что его глаза задержались на груди девушки дольше, чем следовало. «Похоже, и он подумал о том же».
Глава 10
Селеста
Днем ранее
Рейкьявик, Исландия
Селеста и Алабама приземлились в Рейкьявике в 06:47 утра по местному времени.
– О, господи, наконец-то, – проворчала Алабама, когда огни в салоне самолета замерцали. Традиционный инструктаж бортпроводницы заглушил шум расстегивавшихся ремней и сумок, снимавшихся с полок. – От этой маски никакого толка, – посетовала Алабама, задрав вверх свою шелковую маску для глаз и придавив ею ко лбу прядки светлых волос.
– Извиняюсь, – сказала Селеста мужчине, оказавшемуся
– Да ладно, мне просто хочется понять, почему мы полетели ночным рейсом, – продолжила бурчать Алабама, очевидно, решив, что извинение подруги адресовалось ей.
Проигнорировав ее слова, Селеста сунула руку под сиденье, куда при первой просьбе стюардессы покорно задвинула тоут. Менее терпеливая ипостась Селесты не преминула бы сказать Алабаме: «Могла бы забронировать билет на другой самолет, раз тебе не нравятся ночные рейсы». Но Селеста взяла себе за правило не брать эту ипостась в поездки.
О деталях полета она поставила в известность Алабаму еще несколько недель назад. Та, конечно, не выказала восторга, узнав время вылета и прилета. Но сама и пальцем не пошевелила, чтобы что-либо изменить. Более того, она не приняла практически никакого участия в их подготовке к путешествию. Разве что отправила Селесте по электронной почте несколько посланий, походивших на спамные сообщения и требовавших комментариев: «Давай съездим туда!» «Добавь вот это в список!». А неинтересные вопросы логистики, включая бронирование авиабилетов, Алабама, по обыкновению, предоставила решать ей, Селесте.
К несчастью для подруги, Селеста обожала ночные перелеты. Она находила эффективное управление временем успокаивающим, а ночной рейс высвобождал для них весь день на знакомство с Рейкьявиком – до встречи с представителем «Розового кошелька» и приветственного ужина тем же вечером, но уже в Вике.
Судя по тому, что разыскала в справочниках и в Сети Селеста, Вик являлся небольшой, живописной деревушкой на южном побережье Исландии. Он находился близ ледника Скафтафетль, где инфлюенсерам предстояло сфотографироваться для рекламной компании новой осенне-зимней коллекции «Розового кошелька» перед началом путешествия. Не очень далеко от Скафтафетля располагалась ледниковая лагуна, не включенная в маршрут «Розового кошелька», но заинтересовавшая Селесту. Она решила заказать туда частную экскурсию – только для себя и Алабамы, – но подруга бесцеремонно забраковала эту идею. В ее представлении, айсберги были «холодными и наводили тоску».
По правде говоря, Селеста отчасти разделяла мнение Алабамы. Исландия и у нее ассоциировалась с холодом и унынием. А еще более проблематичным было то, что эта страна казалась очень далекой, чересчур далекой. Селеста не любила находиться с дочкой в разных часовых поясах. Для нее это было сродни тому, что ощущал бы астронавт на Луне.
Однажды, на третьем году обучения в школе, классу Селесты поручили проект: описать работу мечты. Как ученица, Селеста все задания воспринимала серьезно, но к этому она отнеслась с особым трепетом и рвением. Как будто вопрос стоял: жизнь или смерть. Работа была важна. Селеста это понимала даже в третьем классе. Ее отец, Фрэнсис Клейтон, был в первую очередь пульмонологом, во вторую – отцом и лишь в последнюю – Фрэнком, что бы это для него ни значило.
Неделю жизнь Селесты крутилась исключительно вокруг проекта. Она забыла про сон, перестала есть, прекратила болтать за ужином (хотя из-за четырех несносных братьев родители этого не заметили). Но и в день презентации была не более уверенной в своем выборе, чем в первый день по получении задания. Селеста даже была готова соврать учительнице, что почувствовала недомогание – лишь бы скрыться ото всех в кабинете школьной медсестры. Но не соврала, потому что хорошо врать никогда не умела.
И вместо общения с медсестрой Селеста с изумлением взирала на однокашников, зачитывавших свои доклады и звонкими голосами третьеклассников уверенно объявлявших, кем они станут после учебы – педиатром, гонщиком, акробатом, парнем, продающим фиолетовые чистящие средства в телике.