Идеальные
Шрифт:
– Этим летом Холли организует в Далласе забег на пять миль, – продолжила Алабама, явно не замечая скепсис Селесты. – Я собираюсь принять в нем участие.
– А я думала, ты ненавидишь бегать, – осторожно проговорила Селеста.
Она уже позабыла про фотографии в телефоне. Что-то в этом разговоре заставило ее ощутить беспокойство, хотя, что именно – Селеста понять не смогла.
Наклонив голову, Алабама запустила пальцы в волосы, уже ставшие мокрыми. Вода в Голубой лагуне оказалась восприимчива к средствам для ухода за волосами. И перед тем как покинуть раздевалку,
– Я вовсе не ненавижу бегать, – заявила Алабама, собирая волосы в спутанный узел. – По-моему, то, что делает Холли, реально впечатляет и вдохновляет. – Она запрокинула голову назад. – И знаешь, я вот что подумала. Такие люди, как Холли… они не только занимаются продвижением одежды. Они практикуют нечто большее. У них есть фишка, особенность, которая делает их уникальными в своем роде. А мне этого как раз не хватает. Мне тоже нужно найти что-то такое, что позволит выделиться на фоне других.
Алабама схватила резинку для волос, а у Селесты екнуло сердце. Это было то самое, характерное чувство, которое ты испытываешь, вспомнив вдруг о чем-то важном, сопряженном с опасностью и чреватом нежелательными последствиями (например, о невыключенном утюге, всплывающем перед глазами, когда ты уже удалился от дома).
– Ладно, – указала Алабама на воду, – пошли, окунемся.
Она не посмотрела на подругу в ожидании одобрения, а зашагала прямиком к бассейну, оставив Селесту одну, с неприятным гулом в голове.
Особенность. Именно это слово употребил муж Алабамы, когда несколько месяцев назад открылся Селесте. Алабама хотела быть особенной любой ценой. «Она чувствует себя уже лучше», – заверил ее Генри Вуд. И Селеста – отчасти уязвленная тем, что Алабама не призналась ей лично, отчасти ощущавшая вину, потому что не заметила этого сама – решила поверить ему на слово. Потому что это было не худшее из того, что она когда-либо делала.
Глава 13
Селеста
На утро следующего дня
Вик, Исландия
Тонкая занавеска, трепетавшая над кухонной раковиной, была почти прозрачной и совершенно не справлялась со своим предназначением – блокировать свет. Селеста сочла это серьезным упущением. «Такого не должно быть в стране, в которой летом никогда не сгущается полная тьма!»
– Вы делили с Алабамой номер, так? – спросил полицейский, вернув к себе внимание собеседницы.
Они находились одни на кухне мини-гостиницы; вблизи полицейский выглядел старше, чем поначалу показалось Селесте. «Ему, наверное, лет сорок пять. Немного старше меня», – констатировала она. Фамилия у представителя закона и порядка была Бьёрнсон, и когда он ей представился, единственным, о чем подумалось Селесте, был детский рюкзак-кенгуру от шведской
– Да. – Селеста подковырнула заусенец на большом пальце.
И только после этого сообразила, что из-за таких нервных движений может выглядеть подозрительно. Она решительно переплела пальцы и водрузила руки на стол.
Полицейский Бьёрнсон медленно кивнул и что-то записал в свой блокнот. Волосы у его висков серебрились величавой сединой. Луи тоже уже начал седеть, только он подкрашивал свои пряди специальным шампунем.
– И вы вместе прилетели в Исландию, верно?
– Да, все верно. Мы прилетели ночным рейсом.
Сказав это, Селеста ощутила некоторое облегчение: так бывало всегда, когда она чувствовала, что порядок восстанавливается. В своей семье подраставшая Селеста была аномалией – единственной дочерью, родившейся на три года позже самого младшего из четырех братьев. В отличие от братьев, для которых беспорядок и хаос были константой существования, Селеста чувствовала себя увереннее всего, когда жизнь вокруг упорядочивал план.
– Хорошо, – постучал кончиком ручки по блокноту полицейский Бьёрнсон.
Селеста поглядела через его плечо в окно – на крутой уклон скальной стены, по которой упорно полз вверх зеленый мшаник. День выдался ветряным (а о сильных, порывистых ветрах в Исландии их предупреждали). И, вспомнив тишину и неподвижность деревни при приезде, Селеста поежилась: сейчас ей это спокойствие показалось бы зловещим.
До прибытия в Вик Селеста с Алабамой провели почти два часа в машине, петляя по сельской глубинке страны. Наконец холмы расступились, и их взорам открылся вид на океан у окраины небольшой рыбацкой деревни. Море тоже накануне было тихим: волны едва накатывали на черный песок пляжа. Все вокруг, казалось, пребывало в умиротворении. А теперь Селесте постоянно лез в голову вопрос: что там назревало – под поверхностью воды? И почему-то ей никак не удавалось избавиться от чувства, будто эта деревушка намеренно ввела их в заблуждение при встрече.
– Итак, – произнес полицейский, и его ручка застыла в воздухе. – Вы не заметили ничего необычного в поведении Алабамы перед поездкой? Чего-либо такого, что поразило вас своей странностью?
Голос Бьёрнсона прозвучал легко и непринужденно, и, обдумывая ответ, Селеста поймала себя на мысли: ей очень хотелось произнести его также легко и непринужденно. Но проблема была в том, что она никогда не являлась хорошей актрисой. В начальных классах, к примеру, Селеста была настолько невыразительной, что в школьном спектакле ей отвели роль травинки-былинки. Все считали эту роль простой, даже примитивной. Но семилетняя Селеста старалась изо всех сил. Ей не удалось в точности передать, насколько жесткими, негнущимися могут быть стебли травы. А когда на девочку упал луч прожектора, она почувствовала себя такой угрожающе незащищенной, что пропустила сигнал для ухода со сцены.