Идеальный любовник
Шрифт:
Вернулся он с большой деревянной колыбелью и поставил ее рядом с кроватью. Потом он принес спящего Джозефа и уложил его туда. Шон приглушил свет и лег рядом с Эмерелд на широкой постели. Его рука, защищая, обняла посапывающего между ними крошечного ребенка. Они лежали, касаясь друг друга, и ощущали себя частью единого целого. Вновь обретя друг друга в эти темные ночные часы, они не могли расстаться.
Следующие две недели Шон не отходил от них. Джозеф прекрасно себя чувствовал. Его кормили и мать и Элис, он стал заметно прибавлять в весе.
Но малышка
Сама Эмерелд немного окрепла, но Шон понимал, что до прежнего здоровья ей еще очень далеко. Когда она выглядела неважно, Шон излучал нежность. Он вышел из дома на Олд-Парк-лейн только на третьей педеле. Яркие лучи февральского солнца заливали комнаты золотистым светом. Казалось, все лица в доме просветлели. Дела шли на поправку, и в воздухе витал дух оптимизма, они верили, что все кончится хорошо.
Шон вернулся с охапкой бледно-желтых нарциссов и раскидал их в ногах кровати. Он улыбнулся при виде прекрасной картины: Эмерелд, облокотившись на подушки, укачивает их маленькую дочку.
— Я знаю, что ты обожаешь цветы и охотно принимаешь их от меня… В отличие от драгоценностей, — мягко добавил он. Шон сел на кровать. — Есть кое-что еще, и я хочу, чтобы ты это тоже приняла. — Взяв ребенка, он протянул Эмерелд длинный конверт.
Открыв его и обнаружив купчую на дом на Олд-Парк-лейн, она подняла глаза от хрустящего документа:
— Ты купил его?
Шон кивнул:
— Я знаю, как ты любишь этот дом. Я купил его на твое имя, не на свое. Мне давно следовало это сделать.
— Спасибо. Это такой красивый, благородный жест.
— Я люблю тебя, Эмерелд.
— Не говори так, — спокойно отозвалась она.
“Значит, ты так и не простила меня”, — подумал Шон. Он отлично ее понимал. Не ожидая прощения, О'Тул все-таки питал некоторую надежду. Он улыбнулся ей, показывая, что все понимает. Прошло слишком мало времени. Он будет ждать столько, сколько потребуется, а пока покажет ей своими поступками, своей преданностью и самоотверженностью, что любит ее всем сердцем.
Все четверо спали в одной спальне, и Эмерелд не возражала против этого, более того, он был уверен, что это ее успокаивает. Эмерелд позволяла ему купать и кормить себя, пока не окрепла настолько, чтобы есть самой, так что Шон не сомневался, что ее не раздражают его прикосновения. Он благодарил Бога за это, хотя Эмерелд и отвергла словесное выражение его любви.
О'Тул осторожно подбирал слова:
— Я не хочу торопить тебя, ты еще не готова, но пора подумать о возвращении домой, в Грейстоунс. — У него отлегло от сердца, когда он увидел, что Эмерелд не возражает.
— Если ты считаешь, что путешествие не причинит вреда Кэтлин, я готова отправиться в любое время, Шон.
Он сжал пальцы Эмерелд:
— Я никогда больше не стану лгать тебе… Дорогая, я не могу гарантировать, что она это выдержит.
— Я знаю об этом, — последовал негромкий ответ.
— Я буду держать ее на руках весь путь до Ирландии.
Ее губы дрогнули.
— А как же Джозеф?
— Черт, он достаточно взрослый, чтобы управлять кораблем!
Как приятно было видеть ее смеющейся! Шон не знал, что Эмерелд отчаянно стремилась уехать как можно дальше от Монтегью. Каждый день она думала о том, когда же граф Килдэрский снова возобновит свою вендетту. Он отлично держал себя в руках, не давая воли гневу и ненависти, но она понимала, что долго это не продлится. Пока она и дети для него главное, но Эмерелд понимала, что это не может продолжаться вечно и месть его будет ужасной.
Когда в очередной раз Шон обтирал Эмерелд губкой, он не стал скрывать своего беспокойства:
— Постельный режим не придаст тебе сил. Я не хочу, чтобы твои мускулы ослабели. Я думаю, что хороший ежедневный массаж пойдет тебе на пользу. Пройдет не менее трех недель, прежде чем ты сможешь встать на ноги.
— Меня это тоже беспокоит. Я все время лежу, но не чувствую себя крепче.
— Если мускулы не работают, они начинают атрофироваться. Я покажу тебе несколько упражнений в постели.
— Ах, Боже мой, мне известно, как ты изобретателен в смысле постельных упражнений, — поддразнила она.
— Ну, если твои мысли двинулись в этом направлении, это очень хороший знак.
Эмерелд отдала себя во власть его рук. После того как Шон обтер ее губкой, он смазал руки душистым маслом и размял каждый мускул ее тела. Она прикрыла глаза от блаженства.
— Это та-а-ак приятно, — пробормотала Эмерелд, потягиваясь, словно ленивая кошка. Она любовалась им сквозь полуопущенные ресницы, не в силах отвести глаза.
Ее взгляд заинтересованно скользнул вниз по его телу, и она осталась довольна увиденным.
— Хорошие знаки повсюду, — распутно произнесла она.
— Отлично. Говорят, что ожидание — это самое лучшее, а воздержание полезно для души.
Стараясь сохранить на лице такое же серьезное выражение, как у Шона, Эмерелд спросила:
— Это очень тяжело?
— Ирландка, ты даже представить себе не можешь.
Эмерелд потянулась и охватила рукой его напряженную плоть.
— Ты дразнишь моего петушка, — беззаботно произнес Шон.
— Просто проверяю. Мускулы, которыми не пользуются, начинают атрофироваться. — Она призывно взглянула на него. — Как насчет небольшой оральной стимуляции?
Шон убрал руку с ее бедра, толкнул ее обратно на подушки и пристально взглянул в веселые зеленые глаза:
— Ты отлично наслаждаешься этой игрой за мой счет. Под оральной стимуляцией, я подозреваю, имеются в виду поцелуи, хотя ты и заставляешь меня думать иначе.
Она слегка шлепнула Шона по щеке:
— Прекрати читать мои мысли, ты, дьявол.