Идеальный рецепт на Новый Год
Шрифт:
– А что, если поискать какой-нибудь учебник или вроде того? – прозвучало над ухом. – Наверняка же кто-то исследовал подобные вещи?
Я усмехнулась, а потом и вовсе глупо захихикала.
– Учебник по магии? Ты серьёзно?
– Ну, когда я учился, у нас были специальные брошюры…
– Когда ты учился, – прервала я, – у вас были брошюры, рассчитанные на десятки человек. А моя область настолько узкая, что держать подобные знания напечатанными смысла вообще никакого нет.
– Но неужели никто из тех, кто занимался… Тем, чем и ты… не имел никаких книг? Гримуары там или как
Я хмыкнула:
– Видишь, ты даже сам не уверен, чем я занимаюсь.
– Тогда объясни! Всё, о чём я знаю, это то, что если ты не приготовишь салат, настанет конец света или вроде того.
Ветер слегка успокоился: снежинки теперь падали почти вертикально вниз, и даже перестали таять, начав скапливаться на земле тонким слоем снега. Я вздохнула:
– Ты прав. Наверное, стоило раньше объяснить, зачем это всё… – я сделала неопределённый взмах рукой, пытаясь придумать, с чего бы лучше начать. Меня же никто никогда о ритуалах не спрашивал, а объяснения бабушки я не помнила. Так что, наверное, с объяснениями Рюрик справился бы лучше. Жаль, что его тут не было – только я.
Одёрнув свитер, поёрзала, пытаясь найти правильную позу. Волк чуть ослабил объятия, позволяя немного отодвинуться. Я расправила плечи, кивнула и начала:
– Видишь ли, наш мир пронизан энергетическими потоками, которые… как бы сказать… колеблются под воздействием внешних факторов. И есть определённые дни, когда на эти потоки могут повлиять такие люди, как я, приведя их в относительное равновесие. Этим мы и занимаемся.
– При помощи салатов? – нахмурился Волк.
– По-разному, – усмехнулась я. – Приготовление пищи – самый быстрый вид творчества, только и всего. Но есть и те, кому этот способ не нравится, и они ищут что-то своё: кто-то шьёт одежду, кто-то ткёт ковры. А недавно я услышала, будто одарённый из Канады пишет программный код. Впрочем, лично с ним я не общалась, так что могу и ошибаться…
– То есть, всё это условно? Салат может быть любым?
Я пожала плечами:
– Бабушка готовила Оливье, а я повторяю за ней. Видишь ли, обычно одарённые видят потоки, собирают из них информацию и отправляют обратно сигнал о том, что нужно скорректировать – чуть побольше денег, поменьше здоровья…
– Зачем кому-то может понадобиться ухудшать здоровье?
– Это пример. Но если просто – когда где-то увеличивается, что-то другое уменьшается. И при приготовлении учитывается каждый фактор. Я насчитала их 12.
– Постой, но, если ты ничего не видишь, как узнаёшь, где и что надо подкрутить?
– А для этого я веду статистику в течение года. Чтобы потом подставить значения в формулы.
Я вздохнула. Волк смотрел на меня почти что с ужасом.
– Ты записываешь изменения целый год?
Я кивнула:
– Каждый день. Просто, понимаешь, там волновая функция, которая зависит… Хотя не важно. Проблема в том, что я не могу использовать другие виды обрядов. Только повторять те действия, которые узнала у бабушки.
– Потому что не видишь магию…
– Потому что не вижу магию, – подтвердила я.
– А что если…
В разговор безапелляционно вклинилась мелодия рингтона Волка: «Зачем мне солнце… В Монако…» Я спрятала улыбку, оценив выбор песни. Представилось, как внешне брутальный и весь из себя такой мужественный Волк танцует под рингтон. Он скривился, но звонок принял:
– Слушаю.
Из трубки доносились обрывки слов, и я со вздохом отодвинулась от мужчины, продолжая вглядываться в падающий снег – слишком тяжёлый, чтобы кружиться, и слишком лёгкий, чтобы стать дождём. Обычная питерская погода – не слишком жарко, не слишком холодно, не то снег, не то дождь… Хочется, конечно, новогодних сугробов, но прямо сейчас это меньшее, что должно меня волновать. Нужно искать выход.
– То есть как водяные? – возмутился Волк. – Им Охту отдали в безраздельное пользование. Что они опять в Неве забыли?
Я горько усмехнулась, представляя, как Волк с сотрудниками ОКНа будет загонять водяных обратно в Охту и совсем приуныла: через двадцать четыре часа это будет уже не самым страшным из того, чем им придётся заниматься. Что же делать? Ведь, когда я отказывалась признавать бабушкин подход к работе, чем-то это объясняла?
Нахмурившись, я нырнула в воспоминания. Вот мы с бабушкой сидим на крыльце дачного дома. Я засовываю в рот очередную ягоду клубники и упрямо поджимаю губы, слушая, как бабушка в который раз клянёт моего отца.
– Мама твоя так тонко всё чувствовала. Тонкой душевной организации была девочка. Хорошая преемница росла. А пришёл этот… И вон оно как всё вышло.
– А каким он был, мой отец?
– Ох, да разве ж я упомню! Пень пнём. И ведь ни грана не чувствовал, ни грана!
– Но он же умным был?
Бабушка раздражённо махнула рукой:
– Да на кой там этот ум? Чувства важны, гармония. А холодный расчёт – он бездушный!
– Неправда, – насупилась я. – Я читала, что идеальную гармонию тоже можно рассчитать.
– Как же. Рассчитает она её. Тьфу!
– Можно рассчитать, – упрямо продолжила я. – Этим ещё Да Винчи занимался. И обряды твои тоже просчитываются.
– Ну вот опять, – скривилась бабушка. – Вся в отца. Ничего от матери не взяла!
Это было обидно: я совершенно точно знала, что от матери мне достались каштановые волосы и серый цвет глаз. А ещё нос и щёки. Губы, ладно, губы были папины – все так говорили.
Под моё рассерженное сопение бабушка протянула руку к миске, взяла ягоду, положила в рот, пожевала губами и продолжила:
– Ну, допустим, рассчитаешь ты это всё. Ладно. А что будешь делать, если расчёты твои потеряются?
Я смерила бабушку хмурым взглядом. Аргумент был хорош, но уступать не хотелось.
– Если расчёты потеряются, я сделаю новые.
– Ой, дура ты… – улыбнулась бабушка, но я уже выплывала из воспоминаний.
Замерла. Прогнала диалог ещё раз. И ведь действительно, я тогда совершенно серьёзно считала, что можно рассчитать всё заново. А с другой стороны, почему и нет? Что мне мешает? Конечно, если делать всё с нуля, может потребоваться не одна неделя вычислений, но ведь с нуля и не надо. Насколько я помню, у меня оставались все черновики вычислений вплоть до финальной версии. Вспомнить бы только, где они были – прошло ведь не меньше пяти лет…