Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
Структурная специфика российской философии
Есть ли свое узнаваемое лицо у отечественной философии?
Трудный вопрос. Попробуем прояснить его, обратившись к
истории мысли (разумеется, в очень кратком пунктирном виде).
После эпохи активного импорта французских (от Вольтера и
Дидро) и немецких (от Канта и Шеллинга) идей, во многом благодаря
взрывному « Философическому письму» Петра Чаадаева российская
мысль
набирают силу новые волны идейного импорта, прежде всего
марксистские и неокантианские течения, ведущие как к попыткам их
осмысления и развития (Г. Плеханов, Н. Грот, А. Введенский.), так и к
отторжению (К. Леонтьев, Н. Данилевский).
Во многом благодаря Вл. Соловьеву и разочарованию в интеллигентском радикализме наступает «веховский» период с
доминированием религиозно-философских исканий
(Дм. Мережковский, С. Булгаков, П. Флоренский), эту линию
продолжает послереволюционная эмиграция (Н. Бердяев, П. Струве).
Славянофильская, «византийская», антизападническая традиция
трансформируется в евразийство (П. Савицкий и др.).
В СССР философское пространство монополизируется государственным «марксизмом-ленинизмом», пусть и с
полукрамольными обертонами (А. Лосев, А. Зиновьев, Э. Ильенков,
М. Мамардашвили, Г. Щедровицкий).
Постсоветская ситуация вновь характеризуется сильнейшей
дивергенцией: с «туземным» полюсом державно-патриотического,
имперского, националистического уклона и «провинциальным»
полюсом западнических аналитизма, феноменологии, постмодернизма
и проч.21
20 В основу главы положен текст статьи: Судьба философии в контексте
циклической динамики России // Общественные науки. 2014. № 4. С. 108–
120.
21 Здесь и далее используется разделение «туземной» и «провинциальной»
науки в работе [Соколов, Титаев, 2013а]. Коротко, «туземцы» не признают
ничего, стоющего интеллектуального внимания, вне собственной
национальной традиции, тогда как «провинциалы» (большинство которых,
между прочим, — москвичи и петербуржцы) все внимание и энергию
90
Отвлечемся от содержания философских идей и присмотримся к
структурным характеристикам бытования и развития философии
в России. При таком взгляде обнаруживаются достаточно устойчивые
сквозные черты:
хрупкость и разорванность поля интеллектуального внимания,
нет упорного сосредоточения на определенном круге проблем
в течение хотя бы одного-двух-трех десятилетий;
прерывистость (нет единого продолжающегося потока мысли,
в каждый
отсутствие или слабость автономного развития; чрезмерная
зависимость от западной философии, как в подражании, так и
в отвержении; темы и подходы приходят извне;
воспроизводящаяся периферийность как во вторичной
«провинциальности» обсуждения проблем западной философии,
так и в «туземном» отчуждении от них; обе эти ветви остаются
маргинальными в поле внимания западной и мировой
философии;
рецидивирующие метания: от вселенских амбиций до
самоуничижения.
В данной главе постараюсь объяснить эту структурную специфику
российской философии на основе теории интеллектуальных сетей
[Коллинз, 2002] и результатов анализа циклической динамики истории
России [Розов, 2011].
Конструктивные рассуждения и выводы относительно факторов и
направлений активности, отвечающих за цельность поля внимания,
последовательное развертывание идей, автономное развитие,
полноценную включенность в западную и мировую философию, будут
содержанием заключительных глав этой книги.
Философия и государственная власть в России:
напряженная драма отношений
Тема отношений между философией и политикой в России
является квинтэссенцией классической темы «интеллигенция и
власть», поскольку философия была и остается средоточием
абстрактных, нравственных, мировоззренческих вопросов, волнующих
интеллигенцию, интеллектуалов, а верховная власть в России,
традиционно авторитарная, была и остается стержнем всей
отечественной политической жизни («русская система власти», см.:
[Пивоваров 2006; Дубовцев, Розов 2007; Розов 2011, гл. 8-9]).
отдают рецепции идей и подходов, поступающих из «столичных»
интеллектуальных центров (почти исключительно западноевропейских и
американских).
91
Начало российской философии иногда относят к XVIII в., но,
строго говоря, это был период массированного идейного импорта, а не
самостоятельного творчества (ср.: [Власенко, 1988; Абрамов,
Коваленко, 1989]). Примерно 200-летняя история взаимоотношений
между верховной властью и российской философией, обретавшей
самосознание как раз в начале XIX
в., настолько драматична,
настолько насыщена скандалами, разрывами, жесткими взаимными
обвинениями, периодами смиренной покорности при тайных изменах,
что напрашивается сама собой брачная метафора.