Идентификация
Шрифт:
Он ездил с нами на реку, прогуливал школу, он нас любил. Он был такой хороший парень и классный друг, что я просто не могла… не могла…
– Слоун, – сказал Джеймс, дернув меня за руку. Я раскачивалась, ударяясь лбом в стекло, не в силах справиться с воспоминаниями, сожалением, болью. Я была бы рада перестать стонать – не отдавая себе отчета в том, что говорю, но не могла справиться с собой. Я ни с чем не могла справиться.
И тогда Джеймс дал мне пощечину. С размаху. Я задохнулась и разом очнулась от истерики. Щеку жгло. Обычно Джеймс говорил со мной, прижимая
От судорожных вздохов Джеймс дергался всем телом. Я перестала плакать, только голова болела там, где я билась лбом о стекло. Джеймс молчал, не отрывая взгляда от крыльца, где зажегся свет. Вдруг он длинно всхлипнул. Я потянулась к нему, но Джеймс отпрянул к дверце.
Он медленно нашарил ручку и открыл дверь, выпав спиной на дорогу.
– Что с тобой? – выговорила я. Джеймс кое-как поднялся, с ужасом глядя на дом, повернулся и побежал, звонко стуча подошвами по тротуару. Я распахнула дверцу и закричала ему вслед: – Джеймс!
Однако он свернул за угол и пропал из виду.
Сперва я не могла двинуться с места, очень хорошо сознавая все, что происходит вокруг. Оранжевая дымка в закатном небе. Деревья, покачивающиеся от ветра. Я даже подумала зайти в дом к Миллеру и попроситься в последний раз полежать на его кровати, на минуту став к нему ближе… Нет, за это точно заберут в Программу.
Миллер. Я уже никогда не пойду с ним на реку. Мы никогда не пойдем в столовую на ленч. Ему никогда не исполнится восемнадцать. О господи… Миллер.
Я заморгала, но слез не было. Глаза пересохли и чесались. Я коснулась щеки, которую все еще жгло. Странно, что Джеймс ничего не сказал – например, что у меня истерика. Он не обнял меня и не предложил выплакаться, не сказал, что все наладится.
Он ничего не сказал.
Вдруг сердце взорвалось волнением. Я закричала и не умолкала все время, пока обегала машину и садилась за руль. Машина резко рванула с места. Надо найти Джеймса. Я схватила телефон с центральной консоли и набрала номер, едва попадая по кнопкам дрожащими пальцами.
Долго шли гудки, потом включился автоответчик: «Это Джеймс. Поговори со мной, детка». Я сбросила звонок и набрала снова, сворачивая на ту улицу, по которой убежал Джеймс. Улица пуста. Начали зажигаться уличные фонари. Где же он? С ним обязательно должно быть все в порядке. Он должен мне сказать, что с ним все в порядке.
Я нажимала на педаль акселератора, бешено вертя головой. Джеймс живет всего в нескольких кварталах, может, он дома? Я его найду, обниму и не отпущу.
Задев колесом бордюр – машину тряхнуло, – я затормозила у его дома и бросилась к крыльцу, даже не захлопнув дверцу. Ворвавшись в дом, я закричала, зовя Джеймса, но никто не ответил. Его отца дома нет. Я соображала, какой сегодня день и не на свидании ли он.
– Джеймс! – кричала я. – Джеймс!
Тишина. Я побежала по лестнице, подвернув ногу и сильно ударившись голенью о ступеньку. Чертыхнувшись, кое-как полезла вверх. Я должна его найти.
Ворвавшись в его комнату, я замерла на месте.
Мой Джеймс сидел на полу у окна без рубашки, в одних джинсах. Он поднял на меня красные, опухшие глаза. Рот был вялый, безвольно приоткрытый. Его трудно было узнать. Я судорожно втянула воздух, когда он опустил карманный нож. Кровь обильно текла по руке, пропитывая джинсы на коленях.
– Нужно было добавить его имя, – через силу выговорил он. – Некогда было возиться с тушью.
Я опустилась на колени и поползла к нему, шокированная, перепуганная, безутешная. Имя Миллера было неровно вырезано на предплечье. Кровь была повсюду.
Джеймс выпустил нож, который со стуком упал на ковер, и заморгал, будто только что меня заметив.
– Слоун, – сказал он мягко. – Что ты здесь делаешь, малышка?
Я обняла его, прижав его голову к своей груди. По моей руке струйками текла теплая кровь. Джеймс сидел безучастно, словно в глубокой апатии… или как мертвец. Нет, сегодня я не буду больше плакать.
Грозящая всем зараза проникла и в Джеймса.
– Все будет хорошо, – ровно произнесла я, отводя со лба его светлые, слипшиеся от пота волосы. В моем голосе слышалась ложь. – Все будет хорошо, Джеймс.
К счастью, порезы были неглубокие. Я помогла промыть руку и скрыть повязку под рубашкой с длинным рукавом. В лекарствах его отца я нашла какое-то успокоительное, а комнату привела в относительный порядок. Долго пыталась оттереть ковер, но в конце концов просто передвинула кресло, закрыв пятно. Нож я выбросила в мусорное ведро. Надо бы спрятать все ножи в доме, но тогда его отец заподозрит неладное.
Джеймс смотрел в потолок, дрожа даже под одеялом. Я легла рядом. Взглянув на часы, я увидела, что скоро вернется его отец. Я крепко обнимала Джеймса, пока не подействовали таблетки, а когда он заснул, тихо поднялась с кровати. Хоть бы его отец еще не слышал о Миллере. Надеюсь, он вернется со свидания и сразу пойдет спать, а утром уйдет на работу до того, как Джеймс проснется.
Тогда зайду я и помогу Джеймсу собраться в школу. Ему нужно время, нужна я, чтобы не сорваться, но потом с ним все будет хорошо. Через пять месяцев ему исполнится восемнадцать, его уже не заберут в Программу.
Я буду беречь его, как он берег меня после смерти Брэйди, потому что в тот день на реке, когда мой брат покончил с собой, я едва не отправилась следом.
Глава 8
Разницы у нас с братом было всего одиннадцать месяцев, однако мы никогда не ссорились. Брэйди был моим лучшим другом (лучшей подругой была Лейси). Мой брат дружил с Джеймсом, но от меня никогда не отгораживался.
Несколько недель до его самоубийства мы с Джеймсом тайно встречались. Оставаясь у нас ночевать, он приходил в мою комнату в три утра и тихо целовал, пока все спали, а когда меня не было дома, оставлял записки под подушкой. Мы совсем потеряли голову, влюбившись друг в друга до безумия.