Идеология и субъект
Шрифт:
В основе инфильтрации идей лежит, с одной стороны, способность идеологии субъекта впитывать из окружающего его идеологического бульона то, что ей близко, а, с другой стороны, достаточно «размытое» содержание идей содержащихся в этом идеологическом бульоне. Поэтому инфильтрация может происходить для субъекта вполне естественно, совершенно безболезненно, постепенно до незаметности, без какого то видимого насилия со стороны социума, который «просто» предлагает всем своим субъектам те или иные идеи, постоянно их модифицируя, сообразно складывающейся ситуации. При этом субъект волен, как ему кажется, отказаться от всех предложений, либо остановить свое внимание на том или ином положении. Но задержав свое внимание, субъект почти наверняка что-то
Идеологический бульон стараниями социума всегда перенасыщен и избыточен для субъекта, а движение в нем субъекта напоминает своеобразный идеологическим шопинг. Он может ничего не покупать, просто наблюдая и … «примиряя» на себя ту или иную идею. Правда, этот шопинг обязательно завершается «покупкой», сцеплением той или иной идеи-ценности субъекта с какой-либо новой «деталью», которая только кажется «деталью».
Итак. идеология субъекта становится подлинной и полноценной идеологией только после того, как ее составляющие идеи-ценности «сцепляются» друг с другом, образуя устойчивую к внешнему воздействию, работоспособную систему.
ТАК,
способность идей сцепляться между собой позволяет субъекту формировать единую идеологию, одновременно адаптируя ее сообразно меняющимся условиям. Но видеть это может только
9. … свидетель?
Что скажет Марья Алексевна?
А. Грибоедов
Вряд ли кто согласится с тем, что его идеология, т.е. взгляды, убеждения, представления, все эти идеи-ценности, существуют только тогда, когда рядом с ним находится… кто-то, кто может стать, пусть и немым, свидетелем его сомнений и исканий. Как будто наедине с самим собой все это может куда-то исчезнуть и перестать действовать. В действительности, идеология субъекта существует всегда и не определяется наличием свидетеля, правда и свидетель существует всегда, тот, кто наблюдает за принятием решения и точно знает, почем и как это решение было принято.
Даже находясь в полном одиночестве, субъект все равно как бы оглядывается – нет ли кого-нибудь, кто видит его. Он ощущает – за ним кто-то следит и этот кто-то … его собственная идеология, которая наблюдает, оценивает, судит, становясь тем, что иногда называют совестью. Чаще этот свидетель не только не помогает, но и прямо мешает принять решение. И не то, чтобы этот свидетель вмешивается. Большинство само к нему обращается и он дает, нет, не совет, а … прогноз-оценку, как будет выглядеть принятое решение или сделанный выбор потом, после. И несмотря на всю прогнозность этой оценки, субъект вновь возвращается к казалось бы уже принятому решению, иногда отказываясь от него.
Именно в этой функции свидетеля в полной мере проявляется особенность идеологии, которая на каком-то этапе своего развития превращается в систему четких, однозначных, готовых оценок, которые постоянно о себе напоминают субъекту. И он уже не может их игнорировать, куда-то спрятать или нейтрализовать на время. В результате каждое его решение, каждый поступок получает свою оценку, и субъект продолжает существовать даже не с решением, не с поступком и его последствиями, а с этой оценкой, постоянно вспоминая именно ее, стыдясь или гордясь сделанным.
Мы видим, как совесть «работает» на
практике, но мы не знаем, что такое совесть в теории.
П.Сэлфинг
Особенность идеологии субъекта в том, что она, на каком-то этапе своего развития как бы отстраняется от субъекта, становится вне него и над ним. Но самое удивительное в том, что субъект принимает это отстранение, считая, что его идеология и есть та самая истина, которая имеет основание давать оценку всем его намерениям и действиям. В этом случае идеология субъекта становится для него его свидетелем и судьей. И вот он уже гордится этим своим свидетелем, причем, чем чаще он обращается к нему, и чем чаще он поступает в соответствии с мнением этого судьи, тем выше его ценность и тем значимее сам субъект в собственных глазах. Он начинает гордиться своим судьей и своими решениями, даже тогда, когда эти решения принимаются вопреки рациональной выгоде. Субъект считает в праве называть себя последовательным и принципиальным человеком, человеком слова и чести, а наличие такого свидетеля определяет его ощущение собственного достоинства.
Добровольно-принудительно приобретя такого свидетеля, субъект уже не может избавиться от его управляющего воздействия, получая за это «награду» в виде соответствующей самооценки, которая предлагает ему считать себя высоко организованной, социализированной, зрелой, самодостаточной личностью, способной совершать ответственные поступки на основании собственных решений.
в человеке есть нечто такое, с чем он может отождествить себя хотя бы на время… Та часть его существа, к которой он требовал уважения, теперь ему дороже всего, дороже даже самой жизни,… целиком и полностью отождествляя себя с тем благом, которое он неожиданно осознал, и требуя, чтобы в его лице люди признавали и приветствовали это благо… Если индивид готов умереть и в определенных обстоятельствах принимает смерть …, он тем самым показывает, что жертвует собой во имя блага, которое, по его мнению, значит больше его собственной судьбы. … он действует во имя пусть еще неясной ценности, которая, он чувствует, объединяет его со всеми остальными людьми.
А.Камю
Итак, работоспособность идеологии субъекта определяется степенью ее управляющего воздействия на его поведение, что выражается в ее относительной автономии, ощущаемой субъектом как наличие свидетеля-наблюдателя, который оценивает все им совершаемое.
ТАК
идеология субъекта в результате своего развития становится «свидетелем», способным «судить» своего хозяина и тем самым управлять им. Но, возможно, только таким образом она может доказывать свою не
10. … иллюзорность?
мы слепы из-за наслаждения собственной зоркостью.
Руми
Правда, сам этот свидетель весьма странен. Он то исчезает, то вновь появляется, при этом предстоя перед субъектом в своих разных ипостасях, разделяя сознание и не позволяя просто и ясно определиться с тем, чем же следует руководствоваться в той или иной ситуации. То, что казалось злом, в иной ситуации уже не зло, а что-то иное, а то, что было добром, кажется, превращается в зло.
Это делает такого «свидетеля» иллюзорным и кажется, что сам субъект управляет им, то «возвращая» его в той или иной ситуации, или, так сказать, удаляя за ненадобностью. И прежде всего это характерно для так называемых стандартных ситуаций, поведение в которых не требует от субъекта никакой идеологии. Более того, она просто мешает, тормозя стереотипные реакции, которые становятся невозможными, если каждый свой поступок субъект будет соизмерять с какими-то там идеями-ценностями. Но в условиях принятия решения идеология почти всегда «возвращается», становясь оценщиком будущих действий и их последствий. При этом всякий раз субъект как бы «перетряхивает» свою идеологию, определяя, какие идеи-ценности следует считать наиболее значимыми для оценки конкретной ситуации, и с каких позиций следует оценивать варианты будущего решения.