Идейные процессы в Иране

Коллектив авторов

Он считает разработку конституции и ее принятие большинством голосов запретным с точки зрения шариата и нововведением в религии.

Он считает равенство (равноправие граждан государства) противоречащим шариатским законам.

Он считает свободу слова и печати причиной размывания основ религии и уничтожения шариата.

Он считает, что политический строй зиждется на двух принципах: обладание мандатом на правление от Пророка и монархия, без которых исламские заповеди выйдут из употребления. Муджтахиды выступают в роли хранителей религиозных заповедей, а монархи являются обладателями могущества. Он наделяет шаха титулом «султан – покровитель Ислама», конституционалистов называет «очевидными нечестивцами», а парламент – «вертепом безбожия» [121] .

121

Заргяринежад, Голамхосейн. Расаэл-е машрутият (Трактаты конституционного движения). Тегеран: Энтешарат-е Кавир, 1377 (1998). С. 167–168.

Поэтому, как мы уже кратко отметили, говоря о риторике некоторых мыслителей первого поколения субдискурса неприятия, все они отстаивали ядро исламской религии перед лицом новых идей (атеистических и еретических), выступая с позиций традиции, опираясь на аргументацию, доводы которой в основном восходили к Корану и сунне, и придерживаясь традиционного религиозно-правового истолкования религии. Они были столь привержены своим представлениям и взглядам, что не отступились от них даже тогда, когда взошли на эшафот. В этом отношении нам представляется важным отметить, что традиционное восприятие религии в рассматриваемом нами поколении не приемлет новых определений человека, прав, свобод, законодательства,

государства, власти, легитимности, справедливости, равенства, народа, совещательности, разделения властей и других явлений, представляющих собой продукт эпохи Просвещения, и рассматривает их как проявления неверия, безбожия и ереси, которые были неприемлемы для религиозного дискурса (в их понимании), а потому они сочли своей обязанностью бороться против них и уничтожить их. Поэтому в таком восприятии дискурса неприятия дальнейшее существование исламской общины зависело от сохранения власти, манифестацией которой был мусульманский монарх, хотя любая власть в эпоху сокрытия Имама Махди считается узурпаторской.

Во второй период следующим поколением субдискурса неприятия (согласно таблице 2) стал дискуссионный дискурс республики. Конечно же, в данной статье мы не собираемся заниматься историей и отсылаем нашего взыскательного читателя к самостоятельному изучению истории и исторической социологии первых четырех десятилетий XX века. Однако необходимо заметить, что тяжелое поражение, понесенное конституционным движением в его противостоянии сторонникам традиции, которое носило политический и интеллектуальный характер, положило конец короткому периоду свободы и демократии в Иране. Хотя силы, выступавшие в поддержку конституционализма, разгромили деспотию и завершили период абсолютистской монархии, сущность и социальная база новых лидеров Конституционного движения (Сардар Асад Бахтияри [122] и Сепехдар Тонкабони [123] ) не вполне соответствовали направленности революции 1906 г. [124] . Взятие Тегерана привело к усилению двух групп: кочевых племен и крупных феодалов. В то же самое время, взятие Тегерана привело в политику также новые социальные силы, придерживающиеся радикальных взглядов, которые сформировались под влиянием идей тогдашних российских социалистов [125] . Несмотря на это, ход событий иранской истории приобрел в 1906–1920 гг. такую направленность, что в результате внутренних перемен, политической, социальной и экономической нестабильности, изменений международной обстановки в последние годы XIII века солнечной хиджры (конец 1910 – начало 1920-х годов) все патриотические мыслители и политики были серьезно обеспокоены судьбой своей родины и ожидали той самой скрытой руки, которая могла бы по крайней мере навести в обществе порядок. Малек ош-шоара Бахар [126] пишет по этому поводу: «В те самые годы анархии, охватившие наше отечество… я стал считать и неоднократно писал об этом в газете «Ноубахар», что должна прийти сильная власть… Я был не одинок в своем мнении. Таково было мнение всей мыслящей прослойки, которая была знакома с ситуацией тех дней…» [127]

122

Али-Кули-хан Бахтияри (Сардар Асад) (1856–1917) – иранский аристократ и государственный сановник, вождь бахтиярского племени Хафтланг, один из основателей первой масонской ложи в Иране, направил свои отряды бахтиярского ополчения в Тегеран в 1909 г. в защиту Конституционного движения.

123

Мохаммад-Вали-хан Тонкабони (1846–1926) – иранский аристократ и государственный сановник, один из лидеров Конституционной революции в Иране, премьер-министр Ирана (1907, 1908–1909, 1911–1912).

124

См.: Кясраи, Мохаммад-Салар. Чалеш-е соннат вам модерните дар Иран (Столкновение традиции и модерна в Иране). Тегеран: нашр-е Марказ, 1379 (2000). С. 379.

125

Там же. С. 380.

126

Мохаммад-Таги Бахар (1884–1951) – выдающийся иранский поэт, ученый, политик, журналист, историк, литературовед, министр культуры Ирана в 1945 г.

127

Бахар, Мохаммад-Таги. Тарих-е мохтасар-е ахзаб-е сияси-йе Иран (Краткая история политических партий Ирана). Т. 1. Тегеран: Амир Кабир,1375 (1996). Т. 1. С. 100).

Поэтому благодаря перевороту, совершенному бригадным генералом Реза-ханом в 1920 г., были заложены основы новой постройки, одним из проявлений этого стал такой феномен, как движение за республику. Здесь следует заметить, что на протяжении XIII века солнечной хиджры (1821–1921) интеллектуальные течения иранской мысли всегда испытывали на себе влияние со стороны северных и западных соседей, в частности, идейно-политических течений, возникавших в Османской империи. Молва об объявлении в Турции республики и полной отмене халифата в этой стране повлияла на становление республиканского движения в Иране [128] . Под влиянием этих процессов Реза-хан, положивший конец правлению Ахмад-шаха [129] , стал не вполне официальным образом готовить почву для установления в Иране республиканского строя, что, несомненно, было прикрытием для смены правления Каджарской династии и не было обусловлено какими-либо иными целями. Бахар пишет по этому поводу следующее: «Глава кабинета министров Ирана Сардар Cenex (один из титулов Реза-шаха до коронации) решил обрести положение Гази Мустафы Кемаль-паши и старается, чтобы его избрали президентом Ирана» [130] .

128

Рахманиян, Дариюш. Чалеш-е джомхури ва салтанат (Столкновение между республикой и монархией). Тегеран: нашр-е Марказ, 1379 (2000). С. 138.

129

Солтан Ахмад-шах (1898–1930) – последний шах Ирана из династии Каджаров. Вступил на престол ребенком в 1909 г. после свержения его отца. Не обладал реальной властью, от его имени правили регенты и вожди бахтиярских племен, занимавшие важные должности. В 1923 г. был отправлен в изгнание в Европу. Формально лишен трона в 1925 г., когда шахом Ирана был провозглашен Реза-шах Пехлеви. Жил в изгнании во Франции.

130

Бахар, Мохаммад-Таги. Тарих-е мохтасар-е ахзаб-е сияси-йе Иран (Краткая история политических партий Ирана). Т. 2. Тегеран: Амир Кабир, 1379 (2000). Т. 2. С. 39.

Самым ярким и значимым противником республики был Сейед Хосейн Модаррес. По своим общим установкам Модаррес был свободомыслящим представителем духовенства, которого следует считать преемником идеалов и идей Наини, если исходить из той роли, которую он сыграл в реализации модернистских и реформистских идей с самого начала Конституционной революции и вплоть до последних дней его жизни. Однако в нашей классификации яркой чертой модерна в этот период было наличие двух противоположных дискурсов – республиканства и последовавшей за ним диктатуры, причем второе в историческом плане, конечно же, представляло собой своего рода принудительное возвращение к прошлому, причины чего следует искать в отсутствии социальных, экономических и культурных предпосылок для модерна. В этом отношении, Модаррес был выдающимся противником дискурса республиканизма. Причины этой позиции следует усматривать в присущих ему идеалах, которые в основном носили политический характер. Иначе говоря, он защищал конституционализм перед лицом диктатуры Реза-хана, так что даже сказал: «Он не является противником подлинной республики… но эта республика (о которой идет речь) (по его мнению) не опирается на волю нации… и если в самом деле кандидатом в президенты был человек, стремящийся к свободе и народный, он был бы с ним солидарен» [131] . Помимо защиты Модарресом меджлиса и конституции перед лицом республиканизма и его опасений по поводу прихода к власти Реза-хана, в его выступлениях можно обнаружить и другие мотивы его оппозиции, а именно: опасение в связи с возможностью учреждения лаицистской республики, как это случилось на тот момент в Турции, а также неприятие Модарресом политики Англии, оказывавшей поддержку

Реза-хану. Он сказал в этой связи: «Я в действительности выступаю против политики Англии, которая сделала Реза-хана инструментом для осуществления в Иране своих планов» [132] . Несмотря на все это, необходимо указать на ряд моментов в связи с позицией Модарреса: во-первых, как один из умнейших политиков своего времени Модаррес, по всей видимости, не забывал о том, что в любом случае Реза-хан тем или иным способом всеми силами ухватится за престол, который был освобожден для него Ахмад-шахом. Поэтому его восхождение к самым вершинам власти должно было быть для него очевидным. Во-вторых, как следует из всего вышесказанного, законодательные ограничения, накладываемые на власть президента в условиях республики, если только Модаррес был знаком с принципами и правилами республиканского строя, ничуть не меньше тех ограничений, которые накладывались на власть шаха в условиях конституционной монархии. Поэтому, если принимать во внимание две вышеприведенные гипотезы, его неприятие республиканской формы правления оказывается вопросом. В-третьих, если конституционная монархия не отличается от республики, как это звучало в заявлениях Модарреса, то такой выдающийся политик, как он, вероятно, должен был бы признавать различие между учреждением определенного рода государства и режимом личной власти конкретного человека, которому в любом случае отведен ограниченный срок жизни. Поэтому, если последние предположения верны, неприятие им республики, разумеется, при отсутствии других причин для подобного неприятия, говорило о недостаточной глубине его представления о будущем политического строя в стране. В конечно счете, по всей видимости, единственным оправданным случаем неприятия им республики был страх Модарреса в связи с возможным вмешательством Реза-хана в разработку новой конституции. В этом случае к крайнему неприятию республики его, вероятно, подтолкнул страх по поводу опасности того, что новое законодательство будет определяться прихотями и желаниями Реза-хана, а незначительное наследие прошлого пропадет даром.

131

Малеки, Хосейн. Тарих-е бистсале-йе Иран (История двадцати лет Ирана). Тегеран: энтешарат-е Эльми, 1374 (1995). С. 493.

132

Цит. по: Бонйад-е тарих-е энгелаб-е эслами, 1366. Т. 1. С. 118.

Субдискурс безразличия. Мы использовали слово «безразличие», чтобы обозначить мыслителей, которые заняли нейтральную позицию по отношению к модерну. В рассмотренный нами столетний период имеются религиозные мыслители (в основном представители духовенства), которые не заняли четких позиций – «за» или «против» – дискурса модерна и его субдискурсов. Хотя, возможно, они и не питали симпатии к некоторым проявлениям модерна, в отношении политического аспекта дискурса модерна у них не было четкой и прозрачной позиции, что в основном было связано с признанием ими отделения политики от религии. Хотя мы и использовали это слово в смысле безразличия к политической стороне дискурса модерна, следует принять во внимание и признать, что отсутствие четкой позиции по этому поводу может говорить о несколько иной позиции, которую мы отметили ранее и которая заключается в том, что они не признавали свое вмешательство и вмешательство богословских семинарий в политические вопросы, а потому их поведение обеспечивает активное действие. Учитывая, что изучение взглядов мыслителей, которые в свете тех или иных причин не обратились к изучению вопросов, касающихся господствующего политического дискурса, не входит в круг основных задач данного исследования и представлен лишь с целью дополнения предложенной типологии. Поэтому в этой связи мы ограничимся лишь упоминанием некоторых важнейших религиозных мыслителей, которых можно отнести к этой категории (табл. 2).

Субдискурс адаптации. Слово «адаптация» означает приведение к единому образцу, и мы воспользовались им для обозначения той категории мыслителей, которые не видели явных отличий между дискурсом модерна (имеется в виду господствующий субдискурс) и религиозным дискурсом. Иначе говоря, будучи религиозными мыслителями, в определенный период времени они прилагали усилия для реализации субдискурса модерна или, как следует из их собственных трудов, склонялись к его реализации и не считали дискурс модерна противоречащим религиозному дискурсу и традиции (по их выражению). По сути, их отношение к модерну было положительным, и они не видели противоречия между общепринятым восприятием модерна и своим восприятием религии по крайней мере в его политическом аспекте. С другой стороны, во взглядах этой группы мыслителей защита субдискурса модерна (в данном случае Конституционной революции) рассматривалась как необходимое условие сохранения ядра Ислама. Например, депутат меджлиса первого созыва Хадж Сейед Насролла Тагави Ахави в своем трактате, написанном в защиту конституционализма и опубликованном им еще при жизни Мозаффар ад-дин-шаха [133] , назвал главнейшим соображением меджлиса «защиту основ религии», которая была величайшей целью и могла привлечь сердца религиозных людей. По его мнению, эта важная цель содержала в себе «бесчисленные выгоды», однако самой главной из них была именно защита религиозных основ общества [134] .

133

Мозаффар ад-дин-шах (1853–1907) – пятый шах из династии Каджаров в Иране, правил в 1896–1907 гг.

134

Цит. по: Абадиян, Хосейн. Мабани-йе назари-йе хокумат-е машруте ва машруэ (Теоретические основы конституционного и шариатского правления). Тегеран: нашр-е Ней, 1374 (1995). С. 83.

Одной из важнейших задач в представлении этой категории религиозных мыслителей было обращение к требованиям, предъявляемым эпохой. Один из улемов по имени Хадж Сейед Эмад оль-олама Хальхали подчеркивал соответствие шариата требованиям времени. Он говорил: «В какой бы век или эпоху ни жили султаны, они должны обязательно приводить порядок и устроение своих правительственных дел и законов в соответствие с нуждами этого века или эпохи, обращаясь с народом согласно справедливости и честности… а не считать народ своими рабами и слугами и не поступать по своей прихоти» [135] .

135

Эмад оль-олама Хальхали. 1325. С. 13.

Хадж Нуролла Наджафи Эсфахани в своем трактате «Житель и путник» (Могим ва мосафер) называет конституционализм «законом и повелением Печати Пророчества» [136] . Поэтому, по его мнению, конституционализм не является чем-то новым. «Причина удивления людей по поводу конституции и признания ее чем-то новым состоит в том, что по прошествии тысячи триста с лишним лет после ее зарождения она постепенно исчезла, и теперь каждый, кто желает ее восстановления, полагает, что она является чем-то новым и созданным» [137] . Как сказал Заргяринежад, основными доводами Наджафи Эсфахани в доказательстве соответствия конституции исламскому шариату были следующие: послание Пророка опиралось на божественное откровение, а не его личные прихоти; с самого начала существования Ислама и вплоть до времен Муавии действовала конституция, потому что каждый раз, когда после смерти Достопочтенного Пророка (с) люди в течение тридцати с небольшим лет присягали халифам, они присягали конституции [138] .

136

Наджафи Эсфахани, Хадж Ага Рухолла. Мокалемат-е могим ва мосафер (Беседы жителя и путника). Б.м., 1327 (1948). С. 48.

137

Там же. С. 48.

138

Заргяринежад, Голамхосейн. Расаэл-е машрутият (Трактаты конституционного движения). Тегеран: Энтешарат-е Кавир, 1377 (1998). С. 418.

Несмотря на это, в вопросе законодательства он отделял друг от друга шариатские и светские дела, полагая, что исламские заповеди остаются такими же, какими они были всегда, и вплоть до Судного дня дозволенное будет дозволенным, а запретное будет запретным. Поэтому законодательная деятельность меджлиса может осуществляться в двух формах: законодательство как форма исполнения шариатских законов и законодательство в вопросах обычного права. Поэтому в своем трактате «Житель и путник» он пытается не только отстаивать конституционализм, но и развеять сомнения, возникшие в связи с расхождением между конституционализмом и Исламом, подчеркнуть, что конституционализм, переход к республике и освобождение от ига деспотии приведут к усилению государства и его обороноспособности, а людям необходимо действовать в направлении установления конституционного строя.