Иди через темный лес

Морган Джезебел

– Она ссспит подо льдом сссредь камней и небес, в прозрачном кристалле, в милосердном покое.

Я скрипнула зубами, понимая, что как бы я не составляла вопросы, как бы ни пыталась избежать двусмысленных ответов, меня все равно перехитрили.

А может те твари, что шевелили сейчас языком Василисы, просто не могли изъясняться иначе.

Я вздохнула и попыталась еще раз:

– Как мне ее найти?

– Огонь, охвативший перо, высветит ссслед на земле.

Я едва не застонала от злости. Нет, книга действительно отвечала так не со зла – да и вряд ли у нее вообще

есть желание обмануть меня и насмеяться надо мной! Просто она говорила, как могла, облекала свои странные знания, чудовищные образы в слова, которые хранились в разуме Василисы. Может, сама она после транса сможет истолковать их вернее.

Оставался последний вопрос, последняя ниточка, а я так ничего толком и не узнала. Я оглянулась на шамана в поисках поддержки, но он все так же горбился и смотрел в пол. Я зажмурилась, надеясь, что меня озарит, что верный вопрос сам сорвется с кончика языка, но ничего не происходило. В голове по-прежнему царила звенящая пустота, смешанная с паникой и отчаянием.

Неосознанно я оглянулась за левое плечо, где раньше всегда стоял охотник. Не знаю, зачем я это сделала – подсказчик из него тоже так себе. Может, мне просто не хватало его ироничной улыбки перед шагом в пропасть. Может, мне не хватало, чтобы он меня в эту пропасть столкнул.

Я закрыла глаза, досчитала до десяти, снова облизала губы. В голове вертелся всего один вопрос, глупый и неуместный, даже не связанный с сестрой. Спросить бы, как мне заново заслужить ее доверие, как склеить из крошева подобие семьи, как исцелить ее от той боли, которую во мне самой выжег путеводный свет.

Но я выпалила на едином дыхании, уже не осознавая, что нарушаю правила:

– Где охотник, как он исчез и кто он такой?!

Ответа не было.

Василиса подергивалась, как кукла на ниточках, дышала неровно и с натугой, словно силам, которые ею овладели, приходилось управлять легкими так же, как ртом царицы, сознательно заставляя ее вбирать воздух. Интересно, если они отвлекутся и забудут, что человеческому телу нужно дышать, она задохнется?

Я уже не надеялась, что книга ответит на эти вопросы или хотя бы на один из них, когда Василиса медленно заговорила, еле двигая губами:

– Он ходит по тропам, запретным другим, на земле и в небесах, рядом ссс тобой и рядом ссс твоей сссестрой.

Когда прозвучало последнее слово, Василиса, закатив глаза, мешком осела на камни. Я бросилась к ней и помогла подняться, пока она кашляла и терла слезящиеся покрасневшие глаза. Ее потряхивало сильнее, чем меня на пути сюда, и до меня, наконец, дошло: золотая царица боялась ничуть не меньше, только в отличие от меня, ее страх не был неосознанным и беспочвенным. Она прекрасно знала, на что идет и чем рискует.

Восстановив дыхание, она почти бегом бросилась к выходу из святилища, даже не глядя, идем ли мы за ней. Только покинув каменную чашу крипты, она зажгла колдовской огонек, тусклый и мигающий, как перегорающая лампочка.

– Надеюсь, ответы тебя устроили.

Несмотря на истязания, сказано это было таким беспрекословным тоном, что становилось ясно – отрицательного ответа она не потерпит. Но я всё же рискнула:

–

Ответы я получила. Но теперь бы хотелось расшифровать их. Честно признаться, я не совсем поняла, что книга имела в виду.

– Это только твоя беда, – отрезала царица, не оборачиваясь. – Я предупреждала, что с вопросами стоит быть осторожнее, не моя вина, что теперь ты не можешь понять то, что книга тебе ответила.

Я только зашипела сквозь зубы.

Из терема нас выставили сразу, на этот раз не предложив ни трапезы, ни ночлега. Я чувствовала себя обманутой и использованной: ответы книги только еще больше все запутали. С другой стороны, я Василису тоже не предупредила, что перо абсолютно бесполезно.

И, пожалуй, когда она сама это узнает, нам лучше оказаться как можно дальше.

Глава 22. Открой глаза

Пока мы спешно уходили от ворот золотого города, почти бежали, я еще ломала голову над ответами книги, но на привале мне стало не до них. Шаман все чаще спотыкался, брел, подволакивая ноги, как старик или зомби, дышал тяжело и медленно. Я решила не ждать, когда он свалится, и на первой же полянке, где золотая нить тропы свивалась в плотный клубок, усадила его на землю.

Волк так и не поднял головы, даже сгорбился еще сильнее, словно пытался свернуться, как ежик: мягким беззащитным брюхом внутрь и иголками – наружу. Даже ладони прижал к животу, но я успела заметить, как потемнела кожа, высохла и покрылась пигментными пятнами, как у древнего старца.

– Не бойся, – произнесла с нажимом, – что бы с тобой ни случилось, я тебя не оставлю. Но как я смогу помочь, если ты просто не говоришь мне, что именно с тобой стряслось?

– Хотел бы я знать, – невесело вздохнул волк. По спине словно ток пробежал: его голос, как и прежде, звучал низко и хрипло, но звериные, рычащие нотки из него исчезли. Не узнать голос нареченного брата я не могла, но теперь даже в мыслях язык не поворачивался назвать его волком.

– Что… – едва слышно выдохнула я, холодея от жуткого осознания, – что ты попросил у Жар-Птицы?

Он откинул волосы с лица и, наконец, поднял глаза, слезящиеся, в красных прожилках, с потемневшими тяжелыми веками и с сеточкой морщин в уголках:

– Себя.

Я смогла подавить крик, колючкой застрявший в горле, но совладать с лицом – уже нет. Прижав ладони ко рту и жалко заломив брови, я беспомощно разглядывала постаревшее лицо шамана, покрытое глубокими морщинами, словно бороздами. И, как в насмешку над проступившим возрастом, его волосы оставались черными, всего с парой серебристых нитей седины.

Впрочем, внезапно подкравшейся старостью можно шокировать, но не напугать.

Мой шаман даже стариком остался бы статным мужчиной, если бы не пробившиеся сквозь кожу кристаллы камней, ассиметричным рисунком уродовавшие лицо. Друзы крошечных колючих кристаллов вырастали над бровями, сростки длинных, мутных игл прорвали кожу на скулах, и вокруг них неопрятным окоемом запеклась кровь. Его кости, его внутренности покрывались каменной коркой, стремительно разрастающейся, разрывающей плоть и причиняющей дикую боль.