Иди ты к лешему!
Шрифт:
— Таких нет больше?
— Так и таких, как я, тоже нет. Он же для меня был. А тебе своего искать нужно. Святослав очень умный парень, надежный, веселый. Если пообещает — сделает непременно. Просто еще не полюбил тебя, а может и не полюбит никогда. Иначе не стал бы, в голову не пришло бы… Ты не переживай, какие твои годы, как говорят. Встретишь еще.
Раз уж у нас дошло до такого откровенного разговора, то я спросила заодно и о том, почему она считает меня дочкой? Во мне же только кровь Луки.
— И-и-и, дочечка, да что же ты такое говоришь? Мы же с ним одно были… одно целое, единое. Ты же, получается, его подарок мне, прощальный подарок с благословения
Мы стояли на улице возле дома, подставив лица редким снежинкам. Потеплело градусов до десяти мороза. Можно было и погулять. Я потопталась, решая, насколько мой следующий вопрос тоже будет нетактичным, замялась.
— Если это, конечно, не будет как-то… в общем, ты вспомнила Бога тогда, ночью. В интернете леших называют нечистью, это как створится с действительностью?
— Мы все крещеные, я в церковь хожу, когда выхожу из леса. Да вот крест на шее, гляди, — показала маленький серебряный крестик, поцеловала его, перекрестившись, — и сыновья все крещеные, у Ярослава тоже крест есть. Священник знал Луку, причащал, правда, редко. Так получалось. Способности лесовиков не несут в себе ничего дьявольского, противного природе.
— А змеелюди эти? Витмаки?
— Про них не знаю, сказать не могу ничего. Церковь осуждает тех, кто имеет способности к чарованию. Но многие монахи, священники имели эти способности и их считали святыми, старцами. Почему не может быть так, что Господь дал эти способности своим детям, живущим в лесу, чтобы защитить жизнь в нем? А что не признаны церковью — так о них и не знает никто почти, кто же оценит и сравнит с признанными старцами? Это я так думаю, а что там на самом деле — кто ж знает? Настя, а не пора готовить ужин? Мужики голодные вернутся. Мороз сильно силы тянет, придут — разомлеют, спать завалятся. Нужно, чтобы готово все было — покормить, да пусть отдыхают. Завтра опять задует, так может, баньку истопим? А?
Мы ушли в дом и до вечера провозились с едой. Кроме брата и Львовича, приехало еще трое мужчин. Так что готовиться нужно было серьезно. Во дворе стоял ГТТ, больше и мощнее, чем ГТС, это все в Сибири знают. Более проходимая машина, более мощная. Прокладывая дорогу, может и небольшие деревья перед собой валить. Сейчас все уехали на вездеходе брата, оборудованном, как у Святослава, теплым кунгом с печкой. Так что мы не переживали за них, хотя начинал усиливаться ветер.
Уже по темноте услышали рычание мотора, потом голоса. Мужчины завалились в дом все сразу, выхолодив сени, занеся холод в дом. Я влила в рукомойник теплую воду, подставила таз побольше, чтобы помыли руки, умылись. Повесила полотенце. Когда вошли, поздоровалась, показала на рукомойник, улыбнулась:
— Давайте, мойте руки, умывайтесь. Все на столе. Ужинать пора.
Мужики тоже говорили, улыбались, разуваясь и раздеваясь у входа. Подходили по очереди мыть руки. Я в теплых шерстяных носках протопала к столу, стала резать хлеб. Я, конечно, видела Львовича и он видел меня, и смотрел молча, не отводя глаз. Я не боялась его, почему-то уже не боялась. Ярослав поглядывал на него предупреждающе. Очевидно, опять напомнил, чтобы забыл обо мне. Но он не собирался делать вид, что не замечает, и когда уже закончили ужинать, спросил:
— Настенька, Тугорин сказал что-то тебе, как-то объяснил свои действия?
— Сказал, что днем выкрасть меня не получилось бы и что сейчас обогреет меня в баньке.
Роговцев скрипнул зубами: — Значит — все-таки так… Настя, это внушение. Я должен был предусмотреть такую возможность. Но, кроме нас с ним, больше не было никого из наших, а на него я не думал. Все-таки делаем одно дело и вдруг такое… Мне бы сейчас поговорить с ним, выяснить зачем все это, как посмел? Может, совсем уж плохого он и не думал, но это…
— Конечно, не думал. Просто прогнал меня голышом и босиком по двадцатиградусному морозу в снежный буран с полкилометра… Заставил спускаться из окна на тряпках и прыгать в сугроб. Что же здесь плохого? Нормальные методы, которыми пользуетесь и вы. Правда, вы предпочитаете уничтожать не физически, а морально. Ну, тут уж кто в чем силен.
Я встала и стала убирать со стола. Старалась не допустить слез. Не хватало еще показать слабость сейчас. Хватит, наплакалась уже.
— Настенька, я разберусь с ним, я обещаю, что он никогда больше не посмеет…
— Да не переживайте вы, Роман Львович, договоритесь, разберетесь. Я уверена, что дело не пострадает из-за этого мелкого инцидента. Отдыхайте, ребята, дайте убрать со стола.
Молчали и Мышка, и Ярослав. Я справилась сама. Удержала слезы, не кричала, нашла нужные слова и еще — мне было плохо, что опять мы сделали шаг назад от нормальных, просто человеческих отношений. Раз уж у них с братом общие дела, то хотелось бы хотя бы того самого мирного сосуществования. А его не получалось.
Я опять спала с маманей. Мою маленькую комнатку отдали Роговцеву, как начальнику. Двое ребят спали на печи, один — на лежанке, а Ярослав — на широкой лавке, на которую положили матрас. В нашей комнате было окошко и ночью было слышно, как опять усиливается буран, колотит снегом в окна, гнет молодые кедры вокруг дома. Завтра точно нужно топить баню, чтобы хоть как-то разнообразить безделье для мужиков. А еще нужно достать те Юрины книги, может кто почитает.
В баню мы с Мышкой пошли первыми. Чтобы не задерживать всех, просто быстро помылись и пустили остальных посидеть подольше. Сами сушили волосы у печки, потом готовили кушать.
Так и проходили дни. Скоро непогода закончилась, и опять ударили сильные морозы. Несмотря на это, мужчины каждый день уезжали на вездеходе брата в лес, на прииск. Я не расспрашивала никогда, что они там делают. Считала, что если решат, что мне нужно это знать — скажут сами. Баню мы с Мышкой теперь топили каждый день, стирали мужское белье, сушили потом там же. Они возвращались всегда уже по темноте, уставшие, замерзшие. Брали чистую одежду и шли помыться и согреться. За столом сидели осоловевшие, сонные, но всегда с аппетитом съедали то, что мы приготовили. Бывало так, что я еще убирала со стола, мыла посуду, а они уже расползались по своим спальным местам, выпив по три кружки травяного чая.
Я часто ловила на себе взгляды Львовича, а, вернее — он смотрел на меня каждую минуту, когда мог это делать. В те дни безделья из-за бурана он был задумчивым, как будто что-то обдумывал и переосмысливал для себя. Потом — просто очень усталым, вымотанным, как и Ярослав, как все они. Наблюдая, как он общается с людьми, как ведет себя, я ловила себя на мысли, что что-то не так. Мне не давало покоя какое-то несоответствие. А потом я почему-то вдруг сразу поняла что это — я видела сейчас перед собой взрослого, умного, серьезного мужчину, а тогда слышала злую речь капризного подростка, пытающегося впервые заявить свои права на женщину и не знающего, как правильно это сделать. Но решительно настроенного сделать ее своей любой ценой. Вплоть до того, что даже запугать, подавить, но не отпустить от себя.