Идишская цивилизация: становление и упадок забытой нации
Шрифт:
Противостояние было яростным и временами жестоким – начиная с 1772 года, когда виленский кагал закрыл все местные хасидские молельные залы, арестовал хасидских лидеров, публично сжег их книги и объявил всех их последователей исключенными из общины. От имени Гаона было разослано письмо во все другие общины, призывавшее бороться против «безбожной секты». Когда появились первые образцы хасидской литературы, особенно так называемое «Завещание Баал Шем Това» («Цаваат ха-Рибаш»), Элияху бен Шломо собрал раввинский «военный совет», издавший предписание общинам изгнать мистиков, сжечь их сочинения и рассматривать их как принадлежащих к чужой вере, то есть не вступать с ними в браки, не есть их пищу и не хоронить их покойников:
Долг каждого верующего еврея состоит в том, чтобы отвергнуть их и преследовать их всеми способами и уничижать
Придя в ужас от такого противодействия, два самых влиятельных и святых хасидских лидера Менахем Мендель из Витебска и Шнеур Залман из Ляд попросили о встрече с Гаоном, но их просьба была грубо отвергнута. «Он дважды хлопнул перед нами дверью», – писал Менахем. Однако Гаон, очевидно, не был готов одобрять настоящее физическое насилие. В стихотворении «Abba Glusk Leczeka» немецкого поэта-романтика Адальберта фон Шамиссо (1781–1838), хорошего друга идишских евреев, описывается драматическая стычка возле виленской синагоги, когда толпа ортодоксов напала на странствующего проповедника Аббу Глускера Магида, отобрала рукописи тринадцати книг, которые он собирался опубликовать, разодрала их, остатки сожгла во дворе синагоги, а самого проповедника жестоко избила. От святой толпы его спасло только появление самого Гаона. (Впрочем, Глускер Магид мог уже привыкнуть к такому обращению. В антологии XIX века, автором которой был австрийский ученый и поэт Макс (Меир Галеви) Леттерис, цитируется пародия, по слухам, сочиненная Глускером Магидом после того, как в Альтоне его сбросил с лестницы разъяренный ортодоксальный раввин Якоб Эмден.)
Гаон вскоре понял, что драки с хасидами не стали достойным ответом тому, в чем он видел серьезную угрозу единству идишского иудаизма. Хорошим ответом было бы предложение альтернативы, делавшей ортодоксальную раввинскую веру привлекательной для масс, в то время как мистические настроения были бы отвергнуты как проявление невежества, пантеизма и идолопоклонства. Его собственный интеллектуальный уровень был так высок, что он лично был не склонен, а на деле и неспособен опуститься до уровеня маленького человека, необразованного и невежественного. Вместо этого он поощрил своего лучшего ученика Хаима из Воложина к открытию ешивы, где студенты обучались бы согласно установленным им принципам и несли бы его видение в еврейский мир.
Как ученый-самоучка он отрицал пилпул, а скорее просто не приобрел вкуса к этой сложной казуистике традиционного раввинистического метода, к нагромождению олицетворений (приписывание признаков живого неживому), металепсисов (замещение причины следствием), антимерий (замена одной части речи другой) и других сложных фигур речи, популярных в польских ешивах. («Пристрастие к этим вещам свойственно человеческой природе, – иронически писал Махараль в трактате 1589 года «Путь жизни» («Дерех хаим»), – так же как игры и глупость. Лучше заниматься ремеслом, требующим знаний и умения, как плотницкое, чем учиться таким образом, утверждая, что твоя цель – это анализ Писания».) Его подход к каноническим текстам был трезвым и научным. Слова должны пониматься не через их тайный символизм или мистические числовые значения, представленные буквами, но через их смысл, постигаемый известными филологическими методами.
Ешива не была открыта при жизни самого Гаона. Но после его смерти в 1797 году страсти в борьбе между хасидами и миснагидами запылали с новой силой. Никогда не бывший беспристрастным историк Генрих Грец утверждал, что «хасиды отомстили ему тем, что танцевали на его могиле и отмечали день его смерти как праздник с криками и пьянством». Бывший пинский раввин Авигдор бен Йосеф Хаим, затаивший личную обиду, после того как группа мистиков задумала его сместить, выставил хасидских лидеров перед русскими властями как опасных подстрекателей, государственных изменников. Двадцать два цадика, включая Шнеура Залмана из Ляд, представлявших много тысяч мистиков, были арестованы и посажены в петербургскую Петропавловскую крепость. Освобожденный после вмешательства царя, Залман был через три года снова обвинен и посажен в тюрьму, откуда вскоре был выпущен, но получил право покинуть Петербург лишь только после смерти Павла I в 1801 году и последовавшей амнистии.
На этот раз это был не просто конфликт между разными частями элиты, а подлинная борьба, угрожавшая разорвать на части общины целых городов и деревень, где по всему идишскому миру родители ополчались на детей, брат
Гуляя сегодня по Воложину, маленькому, типичному убогому белорусскому городку, насчитывающему около 20 000 жителей, можно неожиданно свернуть за угол и испытать странное чувство, наткнувшись на неопределенного вида полуразрушенную двухэтажную постройку под крутой крышей, где краснота кирпичей просачивается, как кровь, через покрытую пятнами отслаивающуюся штукатурку; сбоку торчат обломки вывески в стиле 1950-х годов с надписью «Кулинария». Знаете, что это такое? В этом здании находилось самое сильное учреждение литовского еврейства, центр интеллектуальной империи, не только контролировавший жизнь идишского населения Литвы, но и породивший писания, которые до сих пор читают в ортодоксальных синагогах по всему миру, от Сиднея до Сан-Франциско. Это ешива Хаима из Воложина, получившая имя «Эц Хаим», «Древо жизни» – по названию знаменитого каббалистического труда и одновременно по имени ее основателя.
Сеть таких ешив распространилась из Воложина по всему региону и помогла успешно держать оборону против расширения хасидизма на территории влияния Гаона. Это были учреждения, определявшие еврейскую Литву до самого Холокоста. Профессор Хаим Гилель Бен-Сассон писал в «Encyclopaedia Judaica»:
Молодых людей, приходивших из деревни, местечка или города, богатых и бедных встречали в ешиве на равных условиях; они впитывали обычаи ешивы, ее идеалы и образ мыслей, которые они распространяли всюду, где бы они ни селились. Раввин, проповедник, купец или лавочник – выпускник ешивы оставался в сердце своем гордым и ортодоксальным интеллектуалом, влиявшим своими словами и делами на тех, кто стоял ниже его, и вдохновлявшим их ценностями ешивы. Эти ценности становились всеохватывающими.
Поэт Хаим Нахман Бялик, короткое время учившийся там в конце XIX века, писал, что Воложинская ешива и другие, выросшие из нее, «сформировали душу народа».
Сама ешива «Эц Хаим», однако, не дожила до векового юбилея. В 1892 году министр образования граф Делянов в рамках насильственной ассимиляции российских евреев предложил ряд изменений в уставе ешивы: ограничение ежедневных занятий 12 часами; минимум три часа в день должны были отводиться на изучение русского языка и литературы и других светских предметов; учителя должны были быть одобрены правительством, главный раввин должен был нести ответственность за поведение учеников. Управление ешивы не согласилось ни с одним из этих условий, и «Эц Хаим» было приказано закрыть.
Таким образом, идишская цивилизация в Польше, Литве, Галиции, России, Венгрии и на Украине была разделена между двумя идейными школами – эмоциональным хасидизмом и его интеллектуальными противниками. Но обе они, по существу, смотрели назад, обе отказывались признать (не говоря уже о том, чтобы принять) глубокие изменения, пережитые Европой, вступившей в новую эпоху. Ультраконсерваторы, противившиеся нововведениям, отвергавшие любую форму обучения, не основанную на Торе, Талмуде или каббале, – как выпускники ешив, так и почитатели цадиков не были подготовлены к тому, чтобы вести идишскую цивилизацию в будущее. Попытка осуществить такую задачу была сделана на западе, в Австрии и Германии, где ценности рационального и научного модернизма проникли в идишское общество и осели в виде отдельного явления – еврейского Просвещения, на иврите Гаскала, на идише Гасколет, представленного человеком, которого и евреи и неевреи признавали одним из величайших умов XVIII века.