Идолы для дебилов
Шрифт:
Проснулась жена Барина. Под глазом у нее был небольшой синячок, от которого Барин стыдливо отводил взгляд. Жена вздохнула, увидев на столе бутылки. Она старалась быть милой и ничего дурного не сказала, но глядела на нас подозрительно, словно, мы пришли спалить дом.
– Милая, я куплю нам новую жизнь, – пьяно улыбался Барин. – Я знаю, как это сделать. Я ничего не боюсь.
– Ты ничего не боишься, – согласилась жена. – Я знаю.
Она качала головой и заваривала чай. А от наших бутылок отлетали пробки, точно мы отстреливались.
– Трезвый я замыкаюсь, как в панцире краб! Напиваясь, делаюсь разумом слаб! – распахивая халат, орал Барин. – Есть мгновения меж трезвостью и опьянением, это высшая правда, и я её раб!
– Это кто сказал? – висла на руке у Барина бурятка, подруга Касьяна.
– Так сказал Омар Хаям, – вопил Барин, – но я послал его к х*ям!
Мои прежние собутыльники мало походили на приверженцев высшей правды. Они пили без устали до беспамятства, поджидая безумие, как конечную станцию, где можно порезвиться без тормозов. В нынешней компании я чувствовал себя увереннее.
На пятой бутылке Барин лег на пол и больше не вставал. Мы оттащили его в постель, после чего жена вежливо попросила нас убраться. Я зашел в ванную и поразился вызывающему зеленому цвету, Барин раскрасил её вдоль и поперек. Даже на потолке были намечены неровные полосы, дававшие понять, что покраска в разгаре. Помочившись в раковину, я вышел.
Касьян и бурятка одевались.
– Идем с нами, – предложил Касьян.
– Куда?
– К хорошим людям.
Я часто покупался на предложение выпить с хорошим человеком и попадал в итоге в компанию, которую с удовольствием взял бы на борт разбойничий корабль. Впрочем, было наплевать, у меня не было ключей от собственного дома, вместо головы привинчен глобус, а вместо сердца навигационная карта. Я шел туда, куда дул ветер.
Я точно знал, что мы нарвёмся на пьяниц. Пусть не самых обычных, а с оригинальной придурью. И от них некуда деваться. Они-то знают, что высшая правда, между трезвостью и опьянением, похожа на океан, который нужно переплыть, чтобы он навсегда остался при тебе. Но мало кто доплывает дальше середины.
Кто мы, когда опускаемся на дно своего стакана? Космические бродяги? Обычные бухари? Клоуны с опухшими масками на лице? Дети, испуганные взрослением? Мы сидим и пьем, пьем и смеемся над жизнью, смеемся и дохнем. Смеемся в ожидании, пока вселенная лопнет от нашего смеха. И лопаемся первыми.
Как я и предполагал, хороший человек оказался непоседливым безобразником. Стол у него ломился от новогодних угощений. Звали безобразника Тим, он носил очки с толстенными стеклами и смеялся лишь уголками рта, как джокер, подруга его тоже была буряткой.
– Может, и мне на бурятке поджениться? – спросил я у Касьяна.
– Не советую. Гусарская рулетка. Не угадаешь – свалит намертво.
– В Бурятии колдунов и духов больше чем людей, – сказал Тим. – Я прожил там месяц в дацане. Вернулся с ней, а как сошелся, не помню.
Он ткнул пальцем в свою подругу. Та грозно посмотрела на него.
– Дерется? – шепотом спросил я.
Тим чуть кивнул.
– Такие стекла, наверное, трудно разбит? – спросил я, когда мы выпили за знакомство.
– Просто не реально, – кивнул он, указав на искореженные дужки.
За столом сидели еще гости. Неугомонный сосед сверху, рослый детина, глотавший водку, чуть выпучивая глаза. Он затеял шашечный турнир, лез с разговорами, выясняя, кто больше знает о жизни, пока его не угомонили шахматной доской по голове.
Пьянка была примечательна только тем, что была первой в новом году и наводила на мысль, что, если весь год дела будут идти также, то у меня есть шанс обойти в ближайшее время Чинаски по количеству выпитых бутылок. Под утро за столом остались Тим и я. Запивая водку красным вином, мой собутыльник говорил только одно:
– Бухать с тобой одно удовольствие. Где же ты пропадал всё это время, старик?
Похожий вопрос я задал себе утром, обнаружив свое тело под буфетом на кухне. Сердце стучало о пол раскатами грома. На четвереньках я добрался до праздничного стола, под которым лежал Касьян, бурятка и шашист-неудачник. Растолкав их, я предложил опохмелиться. Они с ужасом переглянулись.
– Как ты так долго продержался, Хэнк? – обратился я к потолку, в одиночестве закидывая в нутро сотку водки.
Шашист громко вздрогнул и попросил свою порцию под стол. Допив с ним бутылку, я вспомнил, что у меня билет на поезд. Тим так и не вышел из своей комнаты, очки валялись в коридоре.
– Прощайте, хорошие люди, – бормотал я, кое-как одеваясь. – Мне будет вас не хватать.
– Ты вернёшься? – спрашивал шашист из-под стола.
– Возможно, года через три-четыре.
Пошатываясь, я вышел из подъезда. Остановился.
Давненько я не видел картин Мориса Утрилло, а парень тоже квасил каждый божий день и рисовал ту часть Парижа, которая была под рукой. Приближались сумерки, мои руки зачесались по кисти и краскам, чтобы запечатлеть нереально призрачной воздух и розовое небо над новостройками. Там витал дух безумной ясности хронического алкоголизма.
Мир слезился по моим глазам. Чтобы продолжить пить, надо было стать живым. Да, чтобы как следует напиться, нужно быть полным жизни. Что хорошего в отутюженной рубашке, если она одета на мертвеца? Она также мертва и холодна. Что таит вино, которое вливается в безжизненное горло? Это просто машинное масло, дешевая смазка. Никакой души, одна механика.
Хотите плыть по морю Бахуса и выйти сухим, выбирайте праздничные рюмки.
Пиво и сигареты
Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Мерзкий вкус во рту и тяжелая голова. Я осмотрелся. Стол и пол вокруг него завалены пивными бутылками и окурками. Я брезгливо поморщился. Ну да, это же моя квартирка.
Открыв форточку, проветривая, я начал прибираться к приходу учителя. В одной из бутылок булькнула мутная жидкость. Меня мучила жажда. Выругавшись, я хлебнул выдохшееся пойло. Пошарил в куче мусора, нашел крепкий бычок и закурил.