Идти полным ветром
Шрифт:
– Какие будут приказания, господин адмирал?
– Михель Шредер задал этот вопрос как бы от имени всех офицеров, которые между тем тоже успели подняться на квартердек.
– Главный боцман!
– крикнул Карфангер вместо ответа.
– С якоря сниматься!
– Есть сниматься с якоря, адмирал!
– Лейтенант! Свистать всех наверх! Сигнал "К бою!"
– Есть сигнал "К бою!" - Михель Шредер скатился с квартердека.
– Старший штурман! Поднять бизань и верхние паруса! Право на борт!
– Есть право на борт, господин адмирал!
– Бернд Дреер сбежал вниз, на
– Вы хотите взять его в оборот?
– спросил Венцель фон Стурза и, не дожидаясь ответа, воскликнул: - Правильно! Заставьте господ ратманов занять ясную позицию, если они сами не могут на это решиться.
– Однозначный приказ был бы мне больше по душе, - отозвался Карфангер, не спуская глаз с обоих встречных кораблей, которые уже миновали укрепления Альтонских ворот.
Якорь подняли, и "Леопольд Первый" задрейфовал вниз по течению. Со скрипом обернулись вокруг мачт и стеньг реи, и тяжелый фрегат послушно развернулся форштевнем вдоль фарватера. Затем корабль лег на другой галс и пошел в направлении левого берега реки: Карфангер хотел выиграть пространство для маневра, а заодно не дать французу ускользнуть в один из рукавов Эльбы.
Но француз и не собирался этого делать; неожиданным маневром он развернулся форштевнем и правому берегу и... проскочил в альстерскую гавань.
– Вот те на!
– присвистнул Михель Шредер.
– Теперь попробуй, вытащи его оттуда!
– Что ж, пусть теперь совет думает, как уладить инцидент, - решил Карфангер и приказал бросить якорь у входа в альстерскую гавань. Бранденбургский фрегат "Берлин", преследовавший француза, проделал тот же маневр, и вскоре на борт "Леопольда Первого" поднялся его капитан Корнелис Реерс.
– Дальнейшее уже зависит не от меня, а от решения совета, капитан Реерс.
– Это было все, что мог ему сказать Карфангер.
На следующий день в совете и адмиралтействе вспыхнули горячие дебаты по поводу требования бранденбургского посланника фон Герике выдать французский корсарский корабль "Дюнкерк". Ратманы, стараясь сохранять спокойствие, выслушали посланника, а затем принялись размышлять, как им выпутаться из этой истории с наименьшими потерями. Все аргументы и ссылки на нейтралитет Гамбурга бранденбургский посланник вежливо, но решительно отверг, заявив, что войну с Францией ведет вся империя и никому не дано права занимать в этой войне какую-то особую позицию.
Господину фон Герике было обещано, что совет подробнейшим образом обсудит ситуацию и известит посланника о принятом решении. Едва за бранденбуржцем закрылась дверь зала заседаний совета, как почтенные ратманы повскакали с мест и затеяли ожесточенную перепалку. Каждый пытался свалить ответственность за создавшееся положение на других. И только адмирал Карфангер неподвижно сидел в своем кресле и молчал, словно все происходящее его не касалось. В конце концов Иоханн Шульте потребовал от него высказать свое мнение.
– Что бы вы хотели сейчас от меня услышать? Какой совет вам вдруг понадобился -
– А что будет с французской торговлей!
– закричали несколько ратманов одновременно.
– Кто нам будет продавать соль, господин Карфангер, уж не португальцы ли? А дополнительные расходы на более длительное плавание вы нам возместите?
– И расходы на постройку новых кораблей, - ввернул Утенхольт, также приглашенный для участия в обсуждении в качестве представителя судовладельцев.
– Ведь нашим караванам придется всякий раз плыть через Бискайский залив и дальше на юг, то есть - прямо под дула пушек берберийских пиратов, поджидающих добычу у входа в лиссабонскую гавань!
– Я полностью согласен со старейшиной наших судовладельцев, - заявил Лоренц Ворденхофф.
– Страховые сборы в этом случае возрастут настолько, что нам скоро придется продавать нашу сельдь себе в убыток, иначе она протухнет прямо в пакгаузах. Может быть, господин адмирал потребует постройки ещё нескольких конвойных фрегатов, чтобы мы могли защищать наши караваны и от французских корсаров? Ибо если мы испортим отношения с Францией, то гамбургским "купцам" лучше вообще не появляться в Ла-Манше.
– Прочный мир со всеми странами, в том числе и с Францией, лучше любых конвойных фрегатов!
– воскликнул Карфангер.
– Однако если французы предпочитают выступать против нас с оружием в руках, то надо платить им той же монетой. Но как может империя вести успешную войну, если каждая из немецких земель, каждый вольный город будет при этом втихомолку обделывать свои собственные делишки. Тогда каждому придется самому расхлебывать заваренную кашу; Гамбург, например, занят этим уже сейчас, и господа ратманы не станут утверждать, что это занятие - из приятных. Поэтому я считаю первейшим и наилучшим средством против засилья французов заключение прочного союза со всеми приморскими немецкими государствами и городами: с Временем, Любеком, с графствами Ольденбург и Фрисланд, с герцогством Мекленбург, в особенности же - с курфюршеством Бранденбург. Тогда объединенный флот союзников может дать в море отпор любому противнику, как это было во времена Ганзы. Да-да! Надо объединяться, а не распылять свои силы, иначе мы рискуем стать игрушкой в руках даже таких отъявленных разбойников, как алжирцы.
– А-а! Вот откуда дует ветер!
– закаркал Ворденхофф.
– И во главе этого объединенного флота хотите встать вы, господин адмирал, не так ли?
Его слова потонули во всеобщем хохоте. Карфангеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дать выплеснуться вспышке гнева. Иоханн Шульте призвал собравшихся к порядку:
– Адмирал Карфангер со всей серьезностью изложил свое мнение и при этом думал прежде всего о благополучии города, а не о своем собственном.
– Нет, все же благополучие всей империи, а не только города Гамбурга для меня превыше всего, - возразил Карфангер.
– Если в империи все будет обстоять благополучно, то и имперский город Гамбург не станет исключением, однако наоборот - вряд ли.