Иду на «ты»
Шрифт:
– А кто мне всю жизнь про честь богатырскую пургу гнал? Про Русь вековечную, про службу за идею? Али лукавил?
Илья горько усмехнулся:
– Кабы люди честью чинились, нам бы разгулов не пришлось укорачивать. Не честь ноне в чести, а власть да золото. А главное удовольствие – в душу кому-нибудь плюнуть да сапогами коваными плевок тот в душе и растереть. Гедонизм, ети его глобализацию. Слышь, Добрынь, набью-ка я морду торговцу этому со шрамом на роже.
– Пошто? – вяло удивился Добрыня, оглядываясь.
– Да он, сволочь, от медовухи
Свое намерение мизантропично настроенный Илья осуществил бы скоро и в точности, но тут в подвал резво спустился трезвый Хохел. Оглядев помещение маленькими поросячьими глазками, он приветственно кивнул юному торговцу со свежей царапиной на щеке, отыскал взглядом богатырей, облегченно хмыкнул, подошел и, цепко ухватив седьмую уже по счету на столе крынку, сделал несколько громких, жадных глотков.
Настроение Ильи резко изменилось.
– Пей, дурашка, пей, милый. Последний пьющий платит.
Хохел подавился и закашлялся, испуганно отставляя крынку в сторону.
– Шутит он,– мрачно заметил Добрыня.– Он сегодня весь день шутит. Пей, дружище.
– Какой день! – возмутился Хохел.– Вечер на дворе. В отряд пора.
– Пошли,– легко согласился Илья и, бросив на стол пару золотых червонцев с молотобойцем на фоне восходящего солнца, встал.– Воздуха хочу!
Они вышли на улицу. Вечер действительно наступил – ранний, свежий и приятный русскому сердцу.
У обочины мостовой стояла привязанная к едва ли не двухметровому чертополоху лошадь, запряженная в груженный снедью воз.
– Садись, побратимы,– царственным жестом пригласил богатырей Хохел.
– Квасок,– хмельно обрадовался Добрыня, вытягивая из повозки бочонок, вышибая затычку и оглядывая поклажу в поисках подходящего сосуда.
Хохел недовольно поморщился, но, придушив жабу, посоветовал:
– Так пей, чай, не барин.
– Не барин,– согласился Добрыня, примеряясь и ухватывая бочонок поудобнее.– Княжеского рода я.
– Стоять! – неожиданно взревел Илья. Добрыня покорно застыл. Подобные команды Ильи, да еще произнесенные столь вежливым тоном, слишком часто спасали ему жизнь, чтобы их игнорировать. Квас тоненькой струйкой бежал на мостовую.
– Ставь!
Добрыня подчинился и аккуратно поставил бочонок на мостовую. Илья медленно обошел повозку.
– Откель воз с товаром?
Хохел гордо поднял голову:
– Наторговал.
– Что отдал?
Хохел ничуть не смутился.
– По мелочи. Артефакты старые. Все списанное, Баранов лично акт подмахнул. Законно.
– Прибыль?
– Абсолютная. Тот торгашик-человечек, что в подвале сидит, задарма мне все оптом спустил, когда узнал, что не себе торгую, а коллективу.
Илья присел на бочонок, поднял глаза на Добрыню и начал загибать пальцы на правой руке.
– Кот пропал, это раз. Лева не объявился, это два. Хохел – рожа жадная, это три. Купец из кабака Хохела в чем-то нагрел, это четыре. Рожа эта торгашеская поцарапанная мне уже три часа как не нравится, это пять.
Добрыня завороженно следил за собиравшимися в увесистый кулак пальцами Ильи. Потом проникновенно протянул:
– Талантище вы, батенька, если, конечно, ошибочка не вышла. Но последний довод – просто блеск. Дудукция.
Илья подобрал пальцем каплю кваса со стенки бочки, понюхал и авторитетно прогудел:
– Цианид. Лизнуть – и конец котенку.
– Прибьем гада? – поинтересовался возмущенный до глубины души Хохел.
– Живьем,– оценил ситуацию Добрыня.– Только ты поаккуратнее, Илюша. Паренек-то непростой, видать.
– Хохел, на атас! Добрыня – за мной.
Богатыри вновь спустились в подвал.
– Мусор за собой не убрали,– пояснил Добрыня диву в ответ на вопросительно поднятые брови и протянул хозяину еще один червонец.
Илья между тем неспешно подошел к столу, за которым сидел торговец, оперся левым кулаком о столешницу, а дудуктивный правый кулак мягко опустил на затылок торговцу.
Подхватив обмякшее тело на плечо, Илья мимо стойки направился к выходу. Див ему хмуро улыбнулся, невнятно проворчав: «Бери-бери, дорогой. Худой клиент. Весь вечер одын бутылка пьет».
Однако далеко не все обитатели подвала были настроены столь же миролюбиво. С истошным воплем «Наших бьют!» на Илью и Добрыню набросились злыдни, к которым тотчас присоединились гномы и другая нечисть.
Илья, однако, даже не успел изготовиться к драке, как из дальнего угла перед злыднями выросла стена водяных и леших.
– Никак на след вышли? – поинтересовался у Добрыни Онуч, возглавлявший внезапных заступников.– Пошли отсель, знаю я, где торгаш этот остановился.
Илья нерешительно двинулся к двери, то и дело оглядываясь.
– Ступайте себе,– легонько подтолкнул Добрыню лесничий.– Тут все ясно.
Драка и в самом деле уже подходила к концу, не успев толком начаться. Городские злыдни из нечисти против провинциальных лешаков-олюдьев оказались слабы и теперь расползались по углам. Кое-какое сопротивление еще оказали гномы, но двоих из них, прижав к стене и сладострастно хакая, обрабатывали пудовыми кулаками родичи Онуча. Но тем еще повезло. А вот последний гном достался водяным, которые, ухватив несчастного за ноги, топили его под возмущенные крики дива в бочке с импортным пивом. Гном брыкался и торопливо пил – а куда деваться при таких обстоятельствах…
– Приехали! – объявил Онуч возле ничем не примечательного домика на окраине города и соскочил с воза.
Илья оставил Добрыню сторожить оглушенного пленника и поспешил с Хохелом за лешим. Тот уже выбил двери и ждал на пороге.
В чисто прибранных комнатах оказалось пусто, однако, прислушавшись, лешак объявил, что в подвале кто-то жалобно мяучит. Откинув половицу в кухне, они обнаружили деревянный люк с железным колечком, а за ним спуск в подпол. Запасливый Хохел зажег извлеченный из кармана фонарик и, вежливо пропустив Илью и Онуча, полез за ними следом.