Иду над океаном

Халов Павел Васильевич

Волков и маршал некоторое время после ухода Поплавского молчали. Волков первым сказал негромко:

— Поплавский уйдет из армии. Уйдет он.

— Да… — Не сразу и каким-то осевшим голосом отозвался маршал. — Самый трудный вопрос на свете: «быть или не быть». И знаешь, Волков, бывает, что «быть» совсем не означает «остаться». А впрочем…

Никому на свете не отдал бы генерал Волков чести принять последний рапорт полковника Поплавского. Но и не только поэтому Волков хотел сам лететь в полк. Его тянуло туда, как тянет порой на старое пепелище, на место, где был молод и где познал что-то очень дорогое. Таким дорогим

для Волкова была и прошлая осень, и все до единого, с кем встретился он там, в двадцати километрах от океана, лицом к лицу. Он каким-то чувством вобрал их в себя, они слились для него в единое целое. И все там было дорого для него и свято. Часто думалось ему и о войне, и думы эти переплетались с тем, что он пережил недавно, будто и не было девятнадцатилетнего перерыва. Но человек предполагает, а начальство располагает. Буквально за несколько минут до того как он был готов распорядиться, чтобы готовили машину Чулкова, он получил приказ, прервавший и ход его мыслей и его намерения. Приказом маршала Волкову предписывалось прибыть в Москву. Дело было срочное, времени у него не оставалось даже для того, чтобы проститься с женой, с дочерьми, увидеть Ольгу, о которой он прежде всего подумал. Предупредив начальника штаба, он зашел к Артемьеву.

— Анатолий Иванович, прошу тебя. Проследи, чтобы в части Поплавского до моего возвращения все оставалось по-прежнему.

— Ну хорошо, — сказал неторопливо Артемьев. — А если это то, чего мы оба с тобой ждем? Этот вызов?

О своем разговоре с маршалом Волков не обмолвился ни словом ни с кем, даже со своим старым боевым товарищем и единомышленником. И он удивленно посмотрел на Артемьева. Тот покраснел, как от натуги, и спрятал глаза, крутя на столе перед собой карандаш.

— Хорош бы я был комиссар, не уловив основного, — проговорил он. — Да потом, вероятно, во всех эскадрильях об этом гул идет. Не знаешь, что ли!

— Не сердись. Скажи лучше, раз уж ты такой прозорливый, одобришь, если я соглашусь?

Артемьев хмуро еще, но уже добрея, поглядел на Волкова.

— Во-первых, это не твое частное дело, генерал. И такие предложения не делают просто так — откажется, так другого найдем. Здесь самоотвод не пройдет… А во-вторых, как же мне быть против, если я тебя знаю больше, чем ты сам себя знаешь?

— Спасибо, Артемьич, — тихо сказал Волков.

— Служи, солдат… Насчет полковника — будь в надежде. Присмотрю.

* * *

Бетонированное шоссе то пересекало светлое поле, не засеянное ничем, заросшее ковылем да мятликом, уже созревшими и выгоревшими — с подпалинами и пятнами, то пронизывало насквозь березовые рёлки — прозрачные и тенистые. Березы и дубы здесь были высокие, с густыми кронами, с темной водой, берегущей опавшие листья и кувшинки. И за все время этой стремительной езды на мощном автомобиле — ни признака человеческого жилья, ни заброшенного строения, ни каких-либо конструкций у горизонта. И срочность вызова сюда, и сдержанность встретившего его и теперь сидящего рядом маршала, и сама тревожная безлюдность угнетали Волкова. Маршал при встрече ничего не объяснил — ни того, почему самолет посадили здесь, а не на московском аэродроме, ни того, что, собственно, должен делать здесь Волков. Ничего он не сказал вообще, кроме ответа на приветствия, да еще вопрос задал: ел ли Волков что-нибудь? И удостоверившись, что те, кто прилетел, не голодны, пошел к машине. Машин было несколько, все одинаковые, одного цвета, но людей вокруг было мало. Большинство их уже сидели в машинах.

«Чайки» вкатились в лес —

тоже прозрачный, с дубами и березами, с водой в бочагах. Лес кончился неожиданно, как кончается суша на берегу океана, и открылось бетонированное поле. Это был аэродром — видны были и КДП, и канониры, и здание, похожее издали на маленький аэровокзал из стекла и нержавеющей стали. Только обычной для аэровокзала башенки над зданием не было.

Молча козыряли им офицеры охраны в защитном, почти песочного цвета обмундировании, слившемся с местностью, даже с цветом бетона.

Дом, похожий издали на аэровокзал, оказался внутри современным и хорошо оборудованным зданием. Из просторного, прохладного, с мягким светом вестибюля наверх вела широкая лестница, покрытая неяркой, чистой дорожкой во всю ее ширину. Широкий марш — и от него уже в деловые помещения вели ступеньки вдоль обеих стен. Наверху коридор, окна, тянувшиеся снизу от подножия здания, уходили дальше вверх. Маршал и Волков свернули налево. Вошли в зал с большим овальным столом, с одинаковыми креслами и с вентилятором у потолка, вращающимся медленно и бесшумно.

Волков понимал, что вызван сюда на какое-то важное совещание, только недоумевал, почему никого еще нет — ни в здании, ни в зале. И за окнами, на бетоне этого аэродрома, нет ни души.

Словно услышав его мысли, маршал сказал:

— Раньше всех прибыли мы с тобой. Но это к лучшему. Знаешь заповедь: не опаздывай?

— Но и не торопись?..

— В данном случае лучше поторопиться, — сказал маршал негромко. — Сегодняшнее совещание, на которое тебя так срочно вызвали, имеет самое прямое отношение и к нашим с тобою разговорам, и к нашим проблемам. Будем смотреть новую машину — ту самую… Понимаешь, что это значит, Волков?

Волков понимал это. Он знал ее летно-технические данные, знал ее особенности и внешний вид во всех проекциях. Но в этой грозной машине, мощной энергетически и электронно вооруженной, еще таилось немало загадок. И одна из них заключалась в том, что двигатели самолета обеспечивали ему максимально выгодное соотношение веса и тяги и сама конструкция предусматривала полеты и на малых и на сверхзвуковых скоростях, на малых и больших высотах. Эта машина заслуживала серьезного к ней отношения. Все-таки одно дело знать ее издали, и совсем другое — потрогать руками.

Появились и остальные участники совещания, вернее, его организаторы. Волков увидел знакомые по портретам лица, увидел их близко. Здесь были военные и невоенные — человек пятнадцать — двадцать. Эта небольшая группа людей, спокойно и негромко разговаривая, растекалась по залу. Сердце Волкова особенно радостно дрогнуло, когда он увидел коренастую, мужиковатую фигуру Главного конструктора и его смуглое скуластое лицо. Этот человек был ему доступен и понятен. Речь будет идти о вещах, знакомых Волкову и нужных ему. Главный узнал Волкова, и его внимательные неторопливые глаза задержались на его лице, помняще потеплели, он подошел и пожал Волкову руку.

— Здравствуйте, генерал… Вот мы с вами и встретились. Я хотел полюбопытствовать, как вы оцениваете нашу машину?

— Машина отличная, — сказал Волков.

— Вы уже получили ее? — опросил Главный конструктор.

— Да, она есть у нас. — Волков хотел сказать «у меня», и чуть было не сказал этого, но почему-то оборвал себя. Главный конструктор глядел на него так, что было понятно: его действительно интересует отношение Волкова к машине.

— По сравнению с тем вариантом, который вы видели впервые, она отличается. Она мощнее и прибавила в скорости и вооружении.