«Идущие на смерть»
Шрифт:
Однако ответ последовал, совершенно холодным голосом, да и глаза Ухтомского говорили о том, что он вполне нормален.
— Все дальнейшие объяснения смогу дать завтра вашему превосходительству, когда вы все увидите собственными глазами!
Схема бронирования и вооружения броненосца "Ретвизан"
И повернувшись, немедленно вышел из салона, оставив Витгефта — но адмирал уже решил, что нужно предпринимать меры, они показались ему в такой ситуации неотложными…
Глава 4
—
— Немец то он немец, наш Вильгельм Карлович, в предсказания не верит, но на всякий случай решил подстраховаться, — пробурчал Павел Петрович, и после короткой паузы сделал вывод. — Вот потому лекарей не вызвал, решил вначале убедиться собственными глазами.
Весь вчерашний день прошел в хлопотах — как младший флагман эскадры Ухтомский отвечал за готовность главных сил к предстоящему сражению с японским флотом. На броненосцы уже вернулись высаженные команды, но некомплект нижних чинов ощущался, ведь в бою и при обстрелах неизбежны потери. А еще практически на всех боевых кораблях линии спешно устанавливали орудия, снятые вследствие бестолковости распоряжений командующего, а ведь этого можно было избежать.
Да, 47 мм и 37 мм пушки Гочкиса необходимо было снимать с броненосцев — с ролью противоминных орудий они не справлялись, это было понятно всем морским офицерам. А вот в крепостных укреплениях они вполне могли быть использованы в качестве противоштурмовых пушек, имея разрывные снаряды. К тому же за их счет, а весели пушки с боекомплектом и расчетами не так уж и мало, можно было принять дополнительный уголь, а его требовалось много из-за скверного качества — кардиф берегли для того момента, когда потребуется дать максимальный ход.
А вот снимать для усиления обороны фортов 75 мм пушки Кане было, на взгляд Павла Петровича, полнейшей дуростью. Эти орудия предназначались для поражения миноносцев и имели только стальные болванки, или снаряды, снаряженные всего лишь пятьюдесятью граммами пироксилина, которые были не способны производить при подрыве разрушения из-за мизерного количества взрывчатки. А вот нормальных чугунных гранат или шрапнели, на манер полевых трехдюймовок, у морских орудий в боекомплекте не имелось. В Адмиралтействе их просто не предусмотрели. А зря — для поражения сухопутных целей требовались именно такие снаряды, да и разрыв гранаты на вражеском миноносце являлся, куда эффективным попаданием, чем дырка в обшивке от цельнолитой болванки.
Так что снимать с кораблей эти пушки было незачем, никакой пользы даже на береговых укреплениях пока не просматривалось. Хотя по приказу начальника порта контр-адмирала Григоровича, недавно стали отливать чугунные корпуса для шестидюймовых и 75 мм снарядов, снаряжая их пироксилином. Но счет шел на несколько десятков, когда требовались многие сотни орудийных бомб и гранат — мощности литейного цеха были крайне ограничены, да и запас самого чугуна слишком мал.
А вот снятые с кораблей 152 мм пушки Кане сухопутные генералы в лице Стесселя и Фока старательно придерживали, не желая с ними расставаться, хотя предварительный уговор с ними был, что орудия будут переданы им в пользование на время. Вот только кто же в здравом уме из генералов откажется от пушек, что бьют на 11 верст, в то время как самые мощные из полевых орудий имеют дальность стрельбы едва в семь верст, редко на восемь, как девятидюймовые пушки — но последних кот наплакал.
Так что на «Ретвизане» не хватало двух 152 мм орудий, на «Пересвете» и «Победе» обратно не установили только «погонные» пушки, что бесполезно торчали как рог на лбу у мужика — необходимости в них не было никакой. Все остальные броненосцы имели полный комплект орудий средней артиллерии, и то лишь потому, что сплошная морока их вынимать из башен, а потом ставить обратно на место.
Однако проводимый на всех броненосцах и крейсерах аврал совершенно измотал команды. А ведь требовалось еще принять уголь — в бой 28 июля, то есть уже завтра, корабли пошли, вернее, пойдут с неполным запасом в ямах, а это одно ставит окончательную, жирную точку на безнадежном предприятии, которое еще даже толком не началось.
Павел Петрович вытащил из кармана «луковицу», посмотрел на блеснувшие серебром часы, откинув крышку циферблата — до начала действа оставалось всего десять минут. Еще раз взглянул на «Ретвизан», а потом перевел взгляд на «Цесаревич» — эти два корабля станут центром предстоящих событий. О первом Витгефт знает, и ведь поверил ему, иначе бы не подогнали пароход и баржу с плохеньким углем из янтайских копей. А вот о втором никто не ведает, а снаряд попадет именно туда, куда ему и предначертано — и там будет, обязательно будет стоять сам Вильгельм Карлович.
— Просто не может не быть там его превосходительства, любопытства своего не переселит, кабинетная крыса!
С нескрываемым недоброжелательством, сквозь стиснутые зубы, прошептал Ухтомский и осекся, словно опасаясь, что его кто-то подслушает. Оглянулся — и верно, к нему поднимался по трапу командир броненосца капитан 1 ранга Бойсман, с красными как у кролика глазами, хмурый и не выспавшийся. Да и какой тут сон, если все выполняют «Высочайшее Повеление» — эскадре прорываться во Владивосток.
— Ваше превосходительство, какие будут распоряжения?
— Пушки установили, вот и хорошо, Василий Арсеньевич. Теперь угля нужно загрузить полные ямы. Понимаю, что плохонький, но ночами идти на экономическом ходу, так что и такой сойдет.
— Вы имеете надежду, ваше сиятельство, что прорыв все же состоится?! Нас будет ждать японская эскадра, возможно, в полном составе, а это двенадцать вымпелов. А у нас всего шесть,ведь «Баян» стоит в доке, а Владивостокские крейсера смогут подойти на помощь, как минуем траверз Цусимы, и никак не раньше, как бы нам не хотелось.