Идущие по грани
Шрифт:
– Да не хочу я беречься! – вскинулся Седой. – Хочу к своим пацанам! Хочу в горы! Я там нужен и чувствую свою нужность. Этим и живу. А на гражданке… Кто я буду на гражданке? Один из скромных военных пенсионеров, живущих прошлым? А я хочу настоящего!
– Ладно, не кипятись! Будем решать. Я приеду к тебе в госпиталь, думаю, через два-три дня. И доложу результат.
– Хотелось бы – положительный…
– Я буду стараться, Егор! – Начальник разведотдела протянул ему руку, вставая.
Через неделю они получили документы о выписке и об убытии в реабилитационный отпуск. Но, не отгуляв и десяти суток, собрались и уехали в Чечню…
В октябре группа почти в полном составе убыла на войсковую операцию, которая проводилась большими силами и призвана была разгромить все крупные соединения боевиков в горах на стыке Ножай-Юртовского, Курчалойского и Веденского районов. Разведчики выходили в горы ежедневно, форсируя вброд горные реки, проходя в день десятки километров, завязывая боестолкновения с большими и малыми группами «духов», рассеявшимися по горам. Спали где придется и как придется. Питались от случая к случаю… Нагрузка была неимоверная, и к исходу двадцатых суток бивачной жизни разведчики начали убывать по одному-два в день. Кого скрутила простуда, кого – зубы, кто покрылся чирьями. В конце октября группа вышла на крупный базовый лагерь боевиков. Завязался бой. Отходить пришлось по руслу Аксая, по грудь в ледяной воде…
На следующий день Седой почувствовал сильнейший озноб, его грудь начал раздирать сухой мучительный кашель.
Капитан Курасов осмотрел его в шалаше из стеблей кукурузы, который на это время был жилищем разведчиков, послушал его легкие… И молча встал с пенька, подставленного кем-то из разведчиков.
– Температура 39,8, – сказал он. – Двустороннее воспаление легких. Ужасные хрипы… Немедленно в госпиталь!
Это была критическая точка.
Седого с трудом вытащили и в этот раз. Но военно-врачебная комиссия была неумолима. Даже обращение командующего группировкой не сыграло никакой роли. Вердикт врачей был жестоким, но справедливым: «не годен!»
Седой вышел из госпиталя, опираясь на палочку: он был еще слаб после тяжелой болезни.
Доехав на такси до здания СКВО, он долго сидел на лавочке в небольшом сквере, думая, к кому бы еще обратиться с просьбой. Но понял, что никто решение ВВК отменить уже не сможет…
Ветер срывал с неба редкие снежинки, забрасывая их за ворот бушлата, но Седой не чувствовал этого. Все его мысли были сейчас в горах, с пацанами. Он даже физически почувствовал тяжесть автомата на плече, и рука потянулась поправить ремень… Но наткнулась только на грубую ткань бушлата…
Седой тяжело поднялся, и его качнуло ветром.
«Все в прошлом», – подумал он и зашагал к вокзалу…
Эпилог
Разведчики бились из последних сил. Кольцо окружения неумолимо сжималось, а все были ранены, многие уже по нескольку раз. На исходе были боеприпасы…
«Духи», не обращая внимания на потери, подходили все ближе и ближе. И вот уже не слышно выстрелов – у ребят закончились патроны, и на поляне, где разведчики приняли бой, закипела рукопашная схватка. Надсадное «хаканье», хрипы и стоны умирающих и тупые звуки ударов ножей, саперных лопаток, прикладов автоматов в слабую человеческую плоть слились в какофонию смерти….
Разведчики гибли на глазах Седого один за другим – слишком велико было численное преимущество «духов». И все же он не заметил, как остался один. На него навалилось с десяток «духов», и он уже не смог их раскидать – крови потерял много. Седого сбили с ног, и в схватке содрали то немногое из одежды, что еще оставалось на нем.
Ему связали руки за спиной и рывком поставили на ноги. Лицо было разбито вдребезги, глаза заплыли, но сквозь узкие щелки распухших век он все же смог рассмотреть свои голые ноги и понял, что полностью обнажен…
Седого долго вели по лесу, и колючие ветки царапали его тело, но он уже не чувствовал боли; сознание брезжило в мозгу слабенькой нитью, готовой оборваться в любой момент. Потом его забросили, как мешок с песком, в кузов грузовика и долго трясли по каменистому грунту проселочной дороги. Он прижимался распухшим лицом к прохладному металлу кузова, и ему стало немного легче. Показалось, что и опухоль у глаз уменьшилась.
Машины «духов» куда-то приехали, и он услышал гомон людской толпы, в которой выделялись звонкие крики детей. Седой понял, что они приехали в селение и толпа радуется возвращению воинов-моджахедов с войны.
С грохотом откинулся борт кузова, и кто-то «добрый» ударом ноги в бок сбросил Седого наземь. От удара о землю его как будто разорвало пополам невыносимой болью, и он скрутился калачиком, с трудом удерживая в зубах готовый вырваться крик боли. Тут же подлетела ребятня и с криками стала пинать его ногами.
«Духи» грозными окриками отогнали ребят и куда-то потащили его. Окровавленное тело крепко привязали к столбу, и Седому стало вдруг стыдно за то, что он стоит перед людьми в обнаженном виде. Он не думал, что это враги, что скоро ему предстоит долгая, мучительная смерть… Он думал только о том, что он гол как сокол, и именно это причиняло ему нестерпимые муки. Седой рванулся, пытаясь разорвать веревки, но путы были связаны на совесть, и он только причинил себе лишнюю боль.
В Седого полетели камни, и по дислокации их попаданий он понял, что все метатели целят ему в пах. Несколько удачных попаданий едва не лишили его сознания. Он заскрипел зубами от бессильной ярости и снова рванулся из последних сил, но только порвал себе кожу веревками. Толпа встретила его попытку громким хохотом. И вдруг все стихло…
Он поднял голову и увидел согбенную годами старуху, которая неспешно двигалась к нему, опираясь на отполированную руками клюку. В правой руке она несла огромные ножницы для стрижки овец. Он понял, что сейчас произойдет, и с ужасом смотрел, как с каждой секундой старуха подходит все ближе и ближе….
Она подошла вплотную и пристально посмотрела ему в глаза.
– Ти умрошь не мушшина биль. Я тиба сичас буду делать ни мушшина, штоб исдохла, как баба старий-старий.
Она концом клюки приподняла его хозяйство и хищно нацелилась старыми ржавыми ножницами.
Седой не смог сдержаться и заорал диким голосом от ужаса.
Своим криком он разбудил себя и, невзирая на дикую боль в позвоночнике, около которого прочно засели два осколка, рывком сел в койке, отбросив насквозь промокшее от пота одеяло. Он тяжело, одышечно дышал, а по всему телу крупным градом катил пот.