Иджим (сборник)
Шрифт:
– Мне и так нормально. Ты об этом хотел поговорить?
Максим опустил глаза, сморщился:
– Да ни о чем я не хотел говорить… Посидеть просто хотел с товарищем, выпить по капле… Стихи, может, почитать. Твоя жена вот…
– С-слушай, – стиснув зубы от разом подступившего бешенства, прошипел Алексеев, – ты же знаешь, как ее зовут!..
Было время, они с Максимом довольно близко общались, жены их были в хороших отношениях. Дети дружили. Потом Максим вдруг возомнил себя поэтом, запил, развелся с женой…
– А ты, а ты… – тоже сдерживаясь, чтобы
Он опрокинул в рот остатки водки, не закусывая, не переводя дыхания, продолжал:
– Я пять лет – пять лет! – над этим сборником работал, им жил только. Все вложил в него! Понимаешь?… И что теперь? Как мне теперь, у?! И ведь понятно, не из-за стихов она… не стихи тут, а сам я – в главной роли. Ей Ленка напела, что я, скотина, бросил ее, Сережку, и она ко мне так теперь. Разве правильно это? Тут же, получается, не о творчестве речь… Скажи, правильно так?
– Я узнаю, – устало и холодно произнес Алексеев. – Но я уверен, что Татьяна вернула стихи чисто из-за их… гм…
– Бездарь я, так? – потянулся к нему Максим больным и страшным лицом.
– Я их не читал… В стихах я не разбираюсь.
– Не надо. Не надо, как говорится, трындеть. Помню, как ты в университете не разбирался…
Илья Павлович встал из-за столика.
– Мне нужно идти.
– Иди, – равнодушно сказал Максим.
– Я узнаю у Татьяны…
– Не надо, не утруждайся…
…Ехал в лифте вместе с соседом.
– Как, Илья Палыч, в субботку придешь играть? – спросил сосед, светясь после пробежки по скверу здоровым румянцем.
– Естественно, – не особо бодро ответил Алексеев, – приду.
– У них, говорят, Кудряшов выйдет, поправился.
– Да? Интересно…
– Да-а, – поддержал сосед, – он-то забивать умеет. Приходи, не подведи.
– Приду обязательно. Только нужно, чтобы без задержки сыграть. В девять начать, как установили. А то будут стягиваться полдня… Хочу на дачу выбраться…
Сосед согласно кивал, машинально застегивал и расстегивал молнию на своей ветровке.
– Я обзвоню ребят, предупрежу. Ну, до встречи!
– Пока!
Каждую субботу мужчины окрестных домов собирались на футбольном поле ближайшей школы. С давних пор разбились на две команды, человек по двадцать, играли по всем правилам – с заменами, судьями. Бывали болельщики; один старичок даже вел протоколы матчей…
В квартире тихо, темно. Провинившийся Виктор сидел в своей комнате за уроками, жена читала рукописи.
– Наконец-то! – обрадовалась она, появляясь в прихожей. – Долгонько ты нынче.
– Выезжали на перчаточную… Надо десятичасовые новости глянуть, там репортаж должен быть.
– Виктор, помоги мне в зале накрыть! – позвала Татьяна и пошла на кухню.
Ели тефтели с картофельным пюре. Илья Павлович выпил три рюмки водки, сразу почувствовал облегчение от груза не очень-то приятного дня.
На экране телевизора сначала была Маша Скворцова с анонсом своей программы «Рост» – она, оказывается, будет о новом ночном клубе и фестивале молодых скрипачей. Затем пожилой, отечный диктор, ветеран областного телевидения Кандинкин, стал читать новости. А вот и репортаж о событиях на перчаточной фабрике и трассе федерального значения. Женщины у проходной; мельтешащая съемка Ильи Павловича, когда его пихнули, придала репортажу еще больше напряжения; десятки автомашин на дороге и рабочие, перекрывшие проезд автобусами; омоновцы, растаскивающие рабочих; снова у проходной: выезжает «Волга» директора, цепи милиционеров, устроивших для нее коридор. И все это под сопровождение торопливого, нервно сбивающегося голоса Марины Олеговны Семак.
– О-хо-хох, – качала головой жена, – когда ж это кончится? Каждый месяц обязательно что-нибудь такое. Доводят людей…
– Сами они виноваты, – буркнул Виктор, взглянув на экран.
– Почему это? – Илья Павлович удивился.
– Да так… Нормальные люди там давно не работают.
– Н-ну, не всем же на рынках торговать, – усмехнулся Алексеев и перевел разговор: – Кстати, я Петрова Максима встретил сейчас, – обратился было к жене, но тут же остановился: – Ладно, потом…
– А что такое?
– Так, ладно, – отмахнулся он. Строго спросил сына: – Ну и что, Виктор, случилось?
– У? – Тот сделал вид, что не понял.
– Договорились идти к зубному, мать тебя прождала, изнервничалась… Ты ее подвел, получается. В чем дело?
– У Ирки же Чепурновой день рожденья был… Чаепитие.
– Как раз сегодня?
– Уху.
– Перестань ухукать! – не выдержав, повысил голос Алексеев. – И что, ты не мог сообщить, что так и так, позвонить, чтобы мать не волновалась?
Виктор молчал, водил вилкой по пюре, оставляя на нем бороздки.
– Нехорошо, сын, подло, прямо надо сказать, ты поступил, – стал заканчивать Илья Павлович; от выпитой водки хотелось в кресло – посидеть, расслабиться. – Доедай и иди учи уроки, никаких гуляний до конца недели. Понятно?
– У… – хотел было сказать «уху» Виктор, но вовремя поправился: – Да.
– И думай, прежде чем совершать что-либо. Заранее сказать можно было, позвонить, как-то решить…
Жена принесла чай, возобновила этот уже утомивший и отца и сына разговор:
– Весь день практически получился насмарку. Работу взяла на дом, а с половины третьего места себе найти не могла. Нет и нет его. Вот в восьмом часу только пришел.
– А где ж ты был так долго?
– Ну, уроки кончились, – загундел виновато сын, – пошли подарок покупать, торты. Потом чаепитие в классе было… музыка… Кончилось – и домой сразу пошел. У Натальи Сергеевны узнайте, если не верите.
– Ладно, поверим, хотя… Ты взрослый человек, Виктор, нужно следить за своими поступками.
Илья Павлович сидел на диване, пытался читать сценарий. Тихонько, не мешая, работал телевизор. Жена корпела над рукописями, изредка что-то помечала в них карандашом.