Иджим (сборник)
Шрифт:
– Ну… ну щас ты получишь! – пообещал похожий, отбежал на безопасное расстояние и повел плачущую в сторону дома.
Боли Шайтан почти не чувствовал – тело онемело, вся жизнь собралась в груди, там, где стучало. Сейчас стучало бешено, как после долгого, на износ, бега. В глотке першило, и воздух с трудом пробивался внутрь… Шайтан стоял, свесив язык, тяжело, громко дыша, и смотрел в ту сторону, куда похожий увел ту, которая прежде была хозяйкой. Он слышал ее плач, ахи и охи, до захлебывания торопливый голос похожего, чьи-то негодующие, тоже ахающие и охающие восклицания. Потом все эти звуки удалились и смолкли. Стало тихо. Потом вдалеке закричал петух, за ним тут же другой, еще один. Дошла очередь до местного,
– Ку-ка-ку-у! – выдал петух, а глупые куры одобрительно-уважительно поквохтали.
Шайтан почему-то вдруг вспомнил, как лета два назад вечером после жаркого, душного дня они с хозяином пошли на озеро. У хозяина были с собой длинные прутья, ведро, банка с найденными в земле червяками. «Даст бог, рыбешки наловим, – говорил хозяин. – А мама пожарит – вкусно!» Шайтан никогда не был любителем рыбы, но не отреагировать на такие слова он не мог и согласно лизнул хозяеву руку… Пришли на берег, хозяин стал ловить рыбу – ловил долго и не очень успешно, а Шайтан сидел и наблюдал, косился на кружащих над озером коршунов… Ему хотелось купаться, но он терпел, зная, что, пока прутья направлены в воду, – купаться нельзя. Искупался, только когда хозяин собрался уходить.
И сейчас то ожидание, тягостное, досадливое, готовое перерасти в обиду на хозяина, показалось Шайтану счастливейшими минутами в жизни.
…Появился похожий. В руках – большая кривоватая палка. «Сейчас будет бить», – подумал Шайтан, напрягся, пригнул голову. Снова что-то внутри стало тянуть его в будку, сжаться там, стать маленьким, незаметным, а он стоял на месте в угрожающей позе, готовый к драке. Следил за каждым движением похожего. Похожий тоже смотрел на Шайтана. Лицо было спокойным, но спокойным так, как успокаиваются на что-то важное решившиеся люди. И в своем взгляде Шайтан тоже чувствовал успокоенность решимости. Он устал, хотел освободиться от груза всего, что случилось за последнее время, и, если бы его сейчас отпустили с цепи, он убежал бы далеко-далеко, лег бы в лесу, в глухой чащобе, и больше уже не вставал.
Похожий поднял палку к лицу. «Подбежит и ударит…» Шайтан гадал, куда он будет бить, чтоб увернуться и, может, успеть укусить… Вспыхнуло ослепительным светом, громыхнуло, и крошечный, но необыкновенно сильный камешек ударил Шайтана в бок. Ударил так сокрушительно, что опрокинул на землю. Шайтан взвыл – взвыл не от боли, а от страха перед этой новой силой, с которой неизвестно, как нужно бороться, как защищаться…
Он тут же вскочил, куснул то место, куда ударило. Почувствовал вкус своей крови… Громыхнуло опять и ударило теперь в голову. Шайтан полетел. Стало темно… Ему показалось, что он нырнул в черную теплую воду, уши сразу противно залило, защекотало, и вместо того чтоб всплывать, перебирая лапами, он стал опускаться ниже, ниже. Вода хлынула в грудь, уже не дышалось, и то, что стучало в Шайтане всю жизнь, – остановилось.
Он мягко упал на дно. И больше ничего не было.
2004 г.
Всё нормально
Конференция прошла без сюрпризов. Да Чеснов и не представлял, что бы могло его удивить, расстроить или обрадовать, раздражить. Быть может, лишь прямо на него направленное хамство вывело бы из себя или обрушение потолка во время пленарного заседания стало бы потрясением. Но люди и в этот раз подобрались корректные, спокойные – в основном, как и сам Чеснов, профессиональные участники всевозможных научных собраний; потолки везде были крепкие, здание университета, где проходила конференция,
…Еще в марте к Чеснову обратились с предложением приехать в этот город на ежегодную конференцию с докладом минут на двадцать или сообщением на десять. Чеснов поинтересовался, берут ли на себя организаторы оплату дороги, проживание и питание, намекнул на небольшой гонорар. Ему, доктору наук, ездить из чистого энтузиазма уже было как-то несолидно.
Дорогу, проживание и питание организаторы, естественно, оплачивали, гонорар, «к сожалению, скромный» (а это, по опыту знал Чеснов, тысяч пять-семь), пообещали. В ответ Чеснов с ходу продиктовал им тему своего доклада.
За неделю до конференции курьер принес билеты на поезд в оба конца; Чеснов сообщил в отделе, что уезжает на три дня, а вечером сказал о том же жене.
Жена отнеслась с пониманием – она привыкла к его командировкам, да и, кажется, радовалась им. Трехкомнатная квартира для четырех взрослых людей была тесна, все, особенно по вечерам, мешали друг другу; Чеснов давно уже всерьез не работал дома, а предпочитал, если было нужно, задерживаться на службе, где у него был крошечный, зато отдельный кабинет. Впрочем, особых поводов на чем-то сосредоточиться, во что-то погрузиться, не появлялось. Последний раз – докторская, посвященная голоду сорок шестого – сорок седьмого годов в Западной Сибири, которую он защитил пять лет назад. С тех пор работал по мелочам, вполсилы, наскоро, и доклады для конференций и симпозиумов не писал, а лишь набрасывал в виде тезисов, фиксировал кое-какие цитаты, цифры (часто по памяти, не совсем точные), не заботясь, произведет его доклад впечатление или останется незамеченным. Знал по себе – большинство в зале во время чтения дремлют или думают о постороннем. Главное, ради чего на конференции собираются, происходит по вечерам, за банкетным столом.
…В день отъезда Чеснов жил по обычному расписанию и лишь за два часа до поезда надел костюм, обул выходные туфли, уложил во вместительный кейс тапочки, туалетные принадлежности, сменные носки, пару рубашек. Щелкнул замочками, с плохо скрываемым облегчением вздохнул, обращаясь к жене: «Что ж, пора». Жена для виду засуетилась: «Ой, нужно ведь что-то собрать!» Распахнула дверцу холодильника. «Не надо ничего, – взял ее за руку Чеснов. – Не в тундру, чай, еду». Чмокнул в щеку (дети были в школе), вышел на площадку, вызвал лифт.
Рядом с домом, в пятидесяти метрах, находился гипермаркет. Десяток касс не позволяли создаваться очередям даже в часы пик. И в этот раз Чеснов без проблем купил бутылку дербентского коньяка, палку сервелата, шоколадку, несколько пачек легкого «Винстона». Пешком дошел до метро. Через сорок минут был на Казанском вокзале. Поезд как раз подали.
Не удивился, увидев в купе Степанова, Ремникова и Зюзькова. Всё это были, как и он, доктора наук, завсегдатаи подобного рода мероприятий.
Поздоровались тепло, но без объятий; несколько натужно обменялись малоинтересными новостями. Дождались, то и дело поглядывая в окно на людную платформу, пока тронется поезд, и когда тронулся, вынули из портфелей и кейсов бутылки, закуску. Алеша Ремников поставил свои фирменные стальные рюмочки на пятьдесят граммов.
Все они уже посещали тот город, куда их пригласили, представляли, как примут, чего ждать от предстоящих дней. О достижениях друг друга были осведомлены, и разговаривать оказалось, по существу, не о чем. И когда после третьего тоста, в районе Коломны, Зюзьков достал карты, вздохнули с облегчением.
Играли в дурака два на два. Увлеклись, посмеивались, подшучивали над соперниками; выпивать стали чаще. Но спать легли довольно рано и почти трезвыми – помнили, что завтра в восемь утра нужно будет вставать. А в двенадцать – открытие.