Иеремиевы огни
Шрифт:
— Кого нелёгкая принесла, — холодно встретил сына Мессия. — Мне стоит напомнить, что с моей временной недееспособностью ведение войны в дополнение к Бертелю, Цезарю и иже с ними ложится на тебя, или ты сам в курсе?
Краем глаза он видел, что Анжела не закрыла за собой дверь плотно, а значит, слышала весь происходящий разговор, но подобные вещи он никогда не скрывал от тех, кто ранее уже был допущен к нему. Бельфегор же в ответ на совсем не дружелюбное приветствие лишь мягко и терпеливо улыбнулся и сел на стул.
— Конечно, я в курсе. Но что делать? Если кто-то занят, это не значит, что он имеет
— Надеюсь, ты пришёл не проверить, как долго мне тут осталось, с тем чтобы подослать со своей стороны кого-нибудь, кто быстренько меня ухлопает. Чтобы не стоял на пути заключения противоестественного союза Пикеровых и Страховых.
Он ожидал, что Бельфегор вспыхнет в ответ на такое переходящее все рамки заявление, даже был уверен, что сын не сдержится, но тот удивил его — опять. Улыбка его стала ещё мягче, а в глазах засветилось что-то ранее Аспитисом там не виденное и сейчас непонятное.
— Рад, что, несмотря на твоё состояние, ты сохранил способность шутить, — сказал он. — Кстати, Миа вообще не должна была со мной уехать. Подговорила там кого-то, не признаётся кого, и тайком загрузилась в вертолёт. Прости, что потревожили. Как ты?
— Терпимо. Но было бы лучше, если бы ты не маячил перед глазами.
— Мы скоро уйдём. Попозже, может, дней через пять, подъедет кто-нибудь сообщить тебе обстановку. Пока у нас лёгкий хаос, особенно если учесть, что кое-кто воспользовался ситуацией, чтобы посаботировать, — Бельфегор едва заметно поморщился. — Хотя, конечно, это только мне кажется, скажешь ты.
— Почему? — не привыкший к столь миролюбивому тону сына, Аспитис терялся в собственных словах.
— Потому что, стоит мне в чём-то обвинить Марка, как ты кидаешься грудью его защищать.
— У меня есть на то причины.
— Да, я знаю. И причины в том числе. Какие прогнозы у Рэкса?
— Пока ничего определённого, — Аспитис отвёл взгляд и неожиданно для самого себя признался: — Алан предлагает ему сделать переливание моей крови, но не знает точно, поможет это ему или убьёт. Пока я отказываюсь. Возможно, он выкарабкается сам.
— А возможно, нет? — взгляд Бельфегора стал острым и неодобрительным. Кажется, за прошедшие три недели с начала поисков Дилана он изменился больше, чем за всю жизнь, и, как вести себя с новым Бельфегором, Мессия даже не догадывался.
— Все вопросы — к лечащим врачам, — огрызнулся он. — Ты удовлетворил своё желание общаться со мной? Выход там. Я ещё не определился, простил ли тебя за те твои условия по поводу Дилана.
Бельфегор вновь не стал возражать. Он коснулся руки Аспитиса — и тот, едва сдержавшись, чтобы не отдёрнуть её, впился в него неприязненным взглядом.
— Я думаю, простил, — безапелляционно заявил Бельфегор. — А ещё я думаю, что наконец понял тебя и твоё поведение по отношению ко мне. Если тебе интересно, благодаря Миа и Джею. По своему опыту советую перестать тебе постоянно ставить барьеры от близких людей. Мне кажется, тебе знакомо то одиночество, которым я дышал до того, как мы сошлись с Миа, вот только ты настолько свыкся с ним, что уже и боишься от него избавиться. Не надо. Быть настороженным полезно — но не против каждого же!
Бельфегор встал, поманил к себе уже тоже поднимающуюся Миа и подмигнул напоследок молчащему отцу.
— Особенно обидно, когда подозреваешь ты не тех, кого должен бы… Выздоравливай. Идём, Миа?
— Сейчас, — хорони сделала шаг к Аспитису и, сжав кулаки и метая глазами молнии, выпалила: — Не вздумайте угробить моего отца из-за собственных страхов, ясно? Если уж он вам небезразличен, используйте все средства, чтобы спасти его!
— Кто сказал, что он мне небезразличен? — хмыкнул Аспитис. — Впрочем, может быть — до конца войны. А там, пожалуй, я вернусь к старой политике в отношении ГШР. Имей это в виду, девочка, когда целуешься с моим сыном!
Миа, к счастью, поддавалась на подначки. Гневно выдохнув и резким движением развернувшись на каблуках, она, даже не следя, идёт ли за ней Бельфегор, вылетела из палаты. Бельфегор же лишь укоризненно покачал головой, но настроение Аспитиса уже поднялось на комфортный уровень, и его этот жест ничуть не впечатлил.
Когда за ним закрылась дверь, Анжела вышла из комнаты и встала у Аспитиса, нарочито демонстративно изучающего потолок.
— Зачем вы так с ним? — тихо спросила она, опускаясь на стул и складывая на коленях руки. — Вы правда предполагаете, что ваш собственный сын способен всадить вам нож в спину, лишь бы вы не мешались ему во власти или любви?
Аспитис повернулся к ней, разглядывая почти спокойное лицо, сдерживающее сейчас, кажется, и негодование, и неверие, и непонимание. Хорону хотелось смеяться — истерично и долго, потому что визит Бельфегора в очередной раз взбаламутил в нём устоявшуюся воду, являющуюся основой верного восприятия им реальности.
— Во-первых, об отношениях отца и сына можно составить определённое впечатление, основываясь на Мисао с Ёсихару, — с удовольствием начал Аспитис, поражаясь, насколько легко чувствовать не думая. — Во-вторых, конечно, не предполагаю. Это такая шуточка для посвящённых. Ты же видела, он не обиделся.
Анжела, представляющаяся сейчас Аспитису сплошным сгустком противоречий — причём главным, похоже, было то, что со своим статусом обычной медсестры она смеет что-то высказывать самому Мессии-Дьяволу, — задумчиво хмыкнула.
— И зачем? Он настолько вас раздражает, что вы не упускаете случая его подколоть?
— Наоборот, — хорон ощутил прилив неестественного вдохновения: чёртовы переломы, — я не могу на него надышаться. Он идеален, понимаешь? В его восемь лет я отрёкся от него, и он попал на воспитание к моему телохранителю и его жене. Я потом допытывался, как они умудрились вырастить такого золотого мальчика, а Энгельберт только отмахивался. По его словам, воспитанием Бельфегора вообще толком никто не занимался: всё сам. К этому возрасту он и так знал, что хорошо, что плохо. И законсервировался так, что теплоходом не сдвинешь. И всё было здорово, пока он не вернулся ко мне спустя семь лет. Я до сих пор боюсь его испортить. Бельфегор как вода — спокойный, постоянный, и то, что попадёт к нему в душу, наружу уже не возвращается. Поэтому я стараюсь почаще мутить эту воду собой, чтобы ни в коем случае он не стал похожим на меня. Чтобы все мои недостатки волнами выходили на поверхность и уносились его собственными порывами протеста, пока не успели ещё опуститься на дно.