Иероглиф
Шрифт:
Любители подстерегать людей в подъездах обычно занимали позиции либо на самом верху дома, либо внизу. Обзор сверху давал им возможность здорово повеселиться, отстрелив кому-нибудь при случае кисть или целую руку, так как местная интеллигенция придерживалась дурной привычки держаться за перила. Более мрачные дяди и тети хоронились в подвалах и подъездах, предпочитая работать ножами и удавками. Впрочем, такие маньяки становились большой редкостью, экзотикой, после того как сообразительное население поняло, что умение изготовить в домашних условиях из воды и сахара приличную бомбу, а также правильно ее установить, является первейшим после умения писать в унитаз, а не в собственные штаны.
Без приключений добравшись до низа, Максим вышел из подъезда, быстро осмотрелся поверх очков и направился к своему броневичку, такому неуклюжему, но такому родному и милому. Броневичок за ночь застоялся - обидевшись на хозяина за то, что тот вчера не удосужился накрыть его брезентом, предохраняя против дождей и
Максим натянул свои неизменные замшевые перчатки веселенького поросячьего цвета, с отрезанными пальцами, погладил нежно маленький руль машины и выехал со двора. Город просыпался, хотя, строго говоря, это нельзя было назвать пробуждением. Так встречает каждый холодный, протекающий дождями и снегом день измученный жизнью протрезвевший алкоголик, который не может сбежать даже в самый короткий, беспокойный, наполненный невнятными кошмарами, но все же сон. Город лишился воспоминаний, и сон физиологически стал ему не нужен. Не было теперь необходимости переосмысливать прожитые дни и выпускать на краткосрочную прогулку монстров подсознания. Жизнь стала смертью, а монстры давно обрели долгожданную свободу в реальности.
По разрушенным улицам медленно передвигались машины, огибая еще неубранные груды и останки разрушенных ночью домов, рваные воронки шальных бомбардировок, кучки спящих прямо на асфальте людей, окруженных как великой китайской стеной рядами узлов, коробок и чемоданов, и останавливаясь перед не снятыми шлагбаумами ночного военного патруля. Дула серых танков пристально смотрели на небольшие очереди машин, водители которых предъявляли пропуска изможденным недосыпаньем и недоеданием солдатам, словно размышляя - а не пальнуть ли с горя и тоски, безделья и скуки, голода и сонливости по всей этой сумасшедшей гражданской жизни, такой же скучной, тоскливой и голодной.
Максим из-за спешки в очередях, даже относительно быстро двигающихся, позволить себе стоять не мог и поэтому нагло подсекал машины дремлющих водителей, чуть ли не чиркая по фарам и радиаторам многострадальным бампером броневичка, совал в нос очумелым патрульным первое попавшееся удостоверение, на поверку оказавшимся бэйджем участника конференции акушеров, прошедшей в городе несколько десятков лет назад, когда такие вопросы еще имели хоть какую-то актуальность. Фотография в стерильной маске и шапочке, заверенная внушительными печатями и росписями, которые Максим в редкие минуты вдохновенья подделал сам, зашифровав в них некий уже забытый им афоризм, производила впечатление на солдатиков - они начинали при этом суетиться, махать руками, брызгать слюной, матерясь на нерасторопный шлагбаум, сами бежали развязывать Веревку, которую тщательно завязывали после каждои проверенной и пропущенной машины, и услужливо махали задремавшему в это время Максиму, моля Бога, чтобы эта "шишка" миновала пост без задержек и скандалов.
Из-за возникших ночью пожаров некоторые проторенные улицы были закрыты пожарными командами, и Максим начинал мучительно вспоминать карту города и ближайшие объездные пути. Некоторые воспоминания заводили его в тупик или к разведенным мостам, и приходилось, опустив пуленепробиваемое ветровое стекло, обращаться к пугливым аборигенам, чьи кучки вокруг колонок и перед хлебными магазинами являлись эмбрионами чудовищной очереди-метастазы, алчущей воды и хлеба, которая разрасталась максимально к полудню и измельчалась, растворялась перед самым заходом солнца. Аборигены, на дух не переносившие автомобили и, особенно, их хозяев, часто указывали ложные направления, по которым можно было попасть во-о-о-н на ту улицу. На во-о-о-н ту улицу, оказывалось, можно было попасть по этому проходу, только если бы Максимов броневичок научился летать, нырять и нуль-транспортироваться сквозь непроницаемые высоченные кирпичные заборы, укрывающие не то военные базы войск усмирения, не то консервные заводы по производству килек в томате.
Абсурд города, лабиринт улиц и враждебность людей стали угнетать Максима. Запас времени у него еще был, к тому же утешала мысль, что если бы его присутствие так уж действительно было нужно Обществу, то за ним прислали бы вертолет или, хотя бы, сопроводительный танк, а не заставили в полном одиночестве Добираться до места происшествия.
На одной из площадей, совсем уж недалеко от цели его поездки, Максим увидел рассевшуюся там стаю "Черных акул". Машины и экипажи отдыхали после ночного рейда, распространяя в окружающем пространстве пронзительные запахи напалма, солярки, сгоревшего пороха и раскаленного металла. Винты вертолетов медленно крутились и затихали, показывая, что расчет только-только упал на землю. Пилоты и стрелки в черной униформе вылезали из кабин и ложились прямо на бетон и кое-где уцелевшие клумбы с ржавыми останками каких-то кустарников и травы. Командиры сгрудились в пересохшем бассейне, оседлав кошмарных лягушек, рыбок и русалок, и обсуждали что-то, тыкая пальцами в планшеты с полетными картами и воспроизводя руками ночные маневры и виражи своих "акул". Кое-кого из них Максим хорошо знал и поэтому посчитал своим долгом притормозить, просигналить и помахать оглянувшимся спорщикам.
Наконец, он был вынужден остановиться перед милицейским заслоном, перерезавшим улицу. Угрюмых профи (не в пример армейцам, откормленным и выспавшимся) с автоматами, в касках с компьютерными терминалами и бронежилетах с многочисленными кармашками, набитыми разной колюще-взрывающейся мелочью, какой-то умник расположил так, что кое-кому из них пришлось стоять по колено в луже ржавой воды, изображавшей еще один фонтан, дабы сохранить идеальную прямизну заслона. В двухстах - метрах дальше можно было разглядеть металлические затылки другой такой же прямой линии, а между ними и разыгрывалось основное действие сегодняшнего утра. Там суетилось неимоверное количество народа, представляющего пестрое смешение белых халатов медиков, серых армейских кителей и фуражек, голубой милицейской формы с золотыми погонами и казенных штатских пиджаков контрразведки и службы безопасности. Многочисленные машины "Скорой помощи", милицейские и армейские джипы, патрульные броневики освещали это столпотворение фарами, красными и голубыми мигалками, импульсными прожекторами, применявшимися когда-то для ослепления демонстрантов, и оглашали его сиренами противовоздушной обороны, хлипким бибиканьем и воем работающих двигателей. Скопившееся облако смо-га, представляющего адскую смесь полупереваренных высокооктанового бензина, соляры и газа, человеческого с гнильцой дыхания и пота, пыли, грязи и бумажного крошева, поднимаемых винтами висевшего на уровне пятого этажа вертолета, почему то не растекалось дальше выставленной охраны, и с каждой минутой вся эта картина на глазах Максима теряла четкость, яркость и цвет, как изображение в медленно угасающем телевизоре.
Посмотрев на добросердечные рожи охранников, Максим решил не рисковать со своей акушерской халтурой и тщательно отобрал в бардачке из груды всевозможных удостоверений и паспортов всех родов войск, служб и званий, объединенных только его фотографией и фамилией (он считал ниже своего достоинства именоваться кем-то иным, например Иваном Сидоровичем Петровым), книжицу полковника флотской разведки с мужественной фотографией в бескозырке, еще раз проверил и снял с предохранителя пистолет, и вышел в плотную водяную взвесь холодного дождя. Плащ, из которого водоотталкивающий состав был вымыт еще ливнем, вызвавшим мировой потоп, мгновенно намок, отяжелел и стал неприятно липнуть к ладоням рук, предусмотрительно засунутых в карманы. Капли, висевшие в воздухе, при ходьбе все больше оседали на лице и волосах, наливались, словно кровососущие, и начинали свое медленное путешествие со лба через брови, глаза, нос и щеки к подбородку, застревая и снова выползая из зарослей щетины и падая на шарфик и воротник плаща. Особо вредные дождинки залепляли и без того больные опухшие глаза, вызывая обильное слезоотделение, как чистка лука, поэтому пришлось поступиться правилами и поднять очки с кончика носа на переносицу. Темные стекла, и яркий солнечный день превращавшие в ночь, зрения особо не улучшили, к тому же никто не догадался установить на них дворники, отчего Максим чуть ли не на ощупь добрался до ближайшего к нему милиционера, догадавшись о его присутствии, лишь когда острые шипы ограждения впились ему в бедра и колени. Он помахал раскрытым пропуском там, где, как он предполагал, находились глаза милиционера и кратко представился.
– К капитану, - не менее кратко ответствовал собеседник хриплым простуженным голосом, из чего Максим заключил, что укоренились они здесь часов пять-шесть назад - вполне достаточный срок для гриппа, хронической ангины и ларингита. Ходили слухи о начале выпуска на немногих до сих пор еще работающих военных заводах бронежилетов с подогревом, охлаждением, зеркалом заднего вида и пропеллером на заднице, но скорее всего это был профессиональный фольклор, сохранившийся с незапамятных времен.
Максим вопросительно задрал брови, а милиционер качнул головой куда-то влево. Влево, как и вправо, было скрыто в глубоком мраке очков, конъюнктивита и лукового дождя, но, доверяя слову человека служивого, Максим пошел вдоль ряда этих гвардейцев, как посол далекой страны, принимающий почетный караул. Он шагал, по дурной привычке сунув руки снова в карманы и растопырив локти на неимоверную ширину, нарушающую все правила человеческого общежития. Не раз и не два правый локоть заезжал по ни в чем не повинному караулу, но посла никто не посылал, а только отклонялись чуть-чуть назад, пропуская его мимо себя. Максим решил, что дело худо, раз сюда нагнали совсем свеженькие войска, еще сохранившие спокойствие и невозмутимость, так необходимые при спецоперациях, но не мог представить - что же здесь произошло. Посадка инопланетян и явление Антихриста и то не тянули на необходимую тяжесть содеянного. Впрочем, ему было на это абсолютно наплевать. Его дело маленькое. Сказали - выполняй, выполним, не сказали - спать ложимся. Вселенная, в основном, состоит из пустоты, зачем же мозгам переть против природы?