Иерусалим правит
Шрифт:
Малкольм Квелч начинал демонстрировать глубину своей натуры, не схожей с натурой его брата, но столь же таинственной и влекущей. Он относился к Зверю с удивительной терпимостью, подобно священнослужителю, сознающему силу своей веры и убежденному в победе Святого Духа над сатаной и его армиями, но помнящему и те времена, когда он сам был во власти Зверя. Да, Зверь живет внутри каждого из нас. И от Бога мы получили дар — приручать Зверя любым способом, который мы выберем. Распутин понял это. Квелч делился своими мыслями о Боге, когда мы вместе ехали на запад, где располагались великие руины — знаменитые, но далекие, подобно всем великим творениям. Реальность оказалась поистине потрясающей.
Когда мы пересаживались из автомобиля в небольшую открытую вагонетку, в которой должны были преодолеть по песку последнюю часть маршрута, я внезапно постиг колоссальный размер пирамид! Я понял, почему нельзя сделать снимок пирамиды, не уменьшив ее величины, — нужно отойти на значительное расстояние, чтобы передать форму объекта; из-за этого масштаб неминуемо утрачивается. Мы были блохами на ошметках Величия, личинками, ползающими у ног богов. Я никогда прежде не испытывал подобного страха — в тот момент мне открылось огромное могущество человека, который мог отдать все силы и все богатства своей страны строительству собственного памятника! С тех пор это великое могущество познал разве что Сталин.
— Надо сказать, — к нам, держа над головой легкий зонтик, подходит миссис Корнелиус, — эти штуки не разотшаровывают. — Она смотрит на великую пирамиду Хеопса с тем же удовлетворением, с каким домохозяйка смотрит на идеально приготовленный пирог.
Позади нас съемочная группа выгружает оборудование под взглядами множества местных мелких торгашей и нищих, которых отгоняют наши наемные охранники. Эти крупные мужчины подбирают юбки своих белых джеллаб, аккуратно орудуя длинными бамбуковыми тростями, без особой жестокости управляя неунимающейся толпой, из которой доносятся проклятия, мольбы, неразборчивые крики, грязные оскорбления и предложения продать нам все, чего могут пожелать наши сердца или наши тела.
Слегка вздрагивая, Эсме придвигается поближе ко мне. Какое-то время она сидела рядом с Симэном. Она настояла на том, что должна поехать. Я в конечном счете согласился, что ей следует продолжить работу над картиной и сделать карьеру. В конце концов, наше будущее никак нельзя назвать полностью обеспеченным. Симэн просит всех показать себя с лучшей стороны, потому что чуть позже посмотреть на нас приедет сэр Рэнальф Ститон. Он не уточняет, что обращение Ститона к Голдфишу поможет вернуть финансирование. Хотя я не очень доволен актерскими амбициями Эсме, заставлять другого делать то, что ему не нравится, — просто не в моем характере. Как нередко говорил Малкольм Квелч: то, что человек делает в собственной спальне, — это вопрос личного вкуса; а то, что он делает в гостиной, всегда должно быть вопросом социальной честности.
Я совершенно не сомневался в любви и уважении Эсме и полностью доверял ей, несмотря на нетипично ревнивое поведение миссис Корнелиус, которая рано утром поинтересовалась у меня, не собираюсь ли я поработать в Каире сутенером. Я спокойно и даже холодно ответил ей, что есть довольно значительные различия между сутенером и, к примеру, агентом. Я не видел ничего дурного в том, что мужчина готов поддержать свою невесту, которая стремится сделать карьеру. Большинство мужчин, со значением добавил я, стали бы ревновать, услышав о том, что их возлюбленные мечтают об успехе. И все же, как показали события, возможно, миссис Корнелиус испытала, пусть и ненадолго, искреннее беспокойство о сопернице, почувствовала некий намек на опасности, которые всем нам угрожали в будущем. Tel de l’acier en fusion, mon sperme emplit son anus. Je vous aime toutes les deux. Il n’y a aucun mal `a ^etre en vie. Wir steckten in einer Maschine, die weissgl"uhend and weich war, die jedoch hartesten Stahl zerquetscht h"atte. Das Mahlwerk serrieb uns. Blut spritze. Blut spritze. Sie wollten Vergeltung, den Tod. Sie baten um Gott, um den gn"adigen, strafenden Jesus, der in dieser Stunde der Offenbarung "uber sie gekommen war. Pl"otzlich war ich missgelaunt… [404]
404
Моя сперма заполняет ее зад, как расплавленная сталь. Я люблю вас обеих. Нет ничего неправильного — мы живые люди. Мы были уничтожены в механизме, казавшемся белым, горячим и податливым, но давившем нас, как будто мы — высокопрочный сплав. Его зубцы разрывали нас на куски. Сверкали капли крови. Сверкали капли крови. Они умоляли меня о прощении и смерти. Они просили Бога, кроткого, карающего Христа, который явился к ним в час откровения. Внезапно я почувствовал усталость (фр., нем.).
Le sang jaillissait [405] . Больше я ничего не помню.
Сладкая. Я любил. Сладкая, сладкая. Я любил. Сладкая. Нет больше сладкой, сладкой. Да, я любил.
Коршун, посланный на разведку своими приятелями-падальщиками, раскинул крылья высоко вверху, на полпути к пику пирамиды, и подзорные трубы наблюдателей-орнитологов повернулись, чтобы не выпускать птицу из виду. Мы прибыли в одно время с экскурсией Британского орнитологического общества, организованной «Куком»: «Посмотрите на египетскую экзотику и повстречайте старых знакомых на зимовке!» Тур, как сказала мне одна взволнованная матрона, также включал посещение основных древностей. Дама вручила мне аккуратно свернутую сине-белую брошюру, написанную прозой, вполне достойной Уиды [406] . Прежде чем один из охранников вежливо выпроводил даму со съемочной площадки, я вернул ей листок и переключил внимание на камеру и нашего режиссера, который, подобно большинству из нас, облачился в удобную дорожную одежду.
405
Хлынула кровь (фр.).
406
Уида (также Уйда и Уйд, урожденная Мария Луиза Раме, 1839–1908) — английская романистка, автор авантюрно-сентиментальных книг.
Подручный оператора даже надел шорты хаки, а сам О. К. Радонич щеголял в ярко-желтом костюме для гольфа, купленном накануне у «Дэвиса, Брайана и Ко» на Вест-стрит. Эти портные славились в Сербии утонченностью типично английского покроя. Конечно, на британском чиновнике, играющем в гольф, этот наряд мог выглядеть почти изящно. Но на Радониче он смотрелся так, словно серб позаимствовал курортный костюм Пьеро, причем на несколько размеров больше нужного. Однако оператор казался вполне довольным покупкой и носил костюм с таким видом, как будто наконец отыскал идеально модную вещь.
Для Грэйса и его ящиков поставили палатку. Он помогал актерам и одеваться. По совету Симэна он нашел ассистентку — невысокую круглолицую еврейку. У нее был небольшой опыт работы в европейском салоне красоты в «Шепардз». Она оказалась умелой, хотя и неприветливой. Говорила она только на иврите, арабском и немного на французском, так что с большинством из нас почти не общалась. К счастью, Грэйс, как выяснилось, знал и французский, и иврит, и даже, казалось, несколько слов на арабском. Мои опасения, уже заслоненные событиями прошлой ночи, были позабыты почти полностью: я видел, что мы создали эффективную команду, способную работать в духе товарищества, который обеспечивает наибольшую результативность и наилучшие художественные достижения.
Я, Эсме и Малкольм Квелч были не нужны на площадке, по крайней мере в ближайшие полчаса, пока Симэн читал сценарий и устанавливал свет и камеры; мы решили прогуляться у основания пирамиды. Квелч, привыкший к детям и старикам, которые непрерывно попрошайничали, размахивал в разные стороны своей ротанговой тростью; на его лице застыла тонкая насмешливая улыбка, точно он дразнил опасных собак. Каир был невидим, и единственными зданиями в поле зрения остались немногочисленные хижины, а единственным движением — медленная поступь верблюдов, катавших туристов. Вдалеке поднимались внушительные стены отеля «Мена-палас», массивного здания, которое Квелч назвал произведением «швейцарско-египетского» стиля. Проводники теперь именовали его охотничьим домиком предков короля Фуада [407] .
407
Ахмед Фуад I (1868–1936) — первый король Египта и Судана (1922–1936). Принял титул в 1922 году, после того как Британия формально признала независимость Египта.
— Мой дорогой друг, эти люди платят за романтику, а не за истину. Полагаю, нужно давать клиенту то, чего он хочет. Я пытаюсь приобщить их к подлинной истории Египта, но они просто отказываются слушать. Некоторые по-настоящему выходят из себя. На меня в любое время могут наброситься из-за упоминания какой-нибудь совершенно обычной детали. Хотите подняться наверх? Эти парни вам подсобят. — Он взмахнул тростью, указывая в сторону нескольких местных.
Мужчины усмехнулись и ткнули пальцами вверх; по наклонным стенам удивительного здания можно было подняться до самой вершины, потому что неровные камни прилегали друг к другу неплотно. Я увидел, как нескольких туристов тянули или подталкивали мускулистые феллахи. Я оказался не совсем готов к такому смешению скучной обыденности и монументального великолепия, впечатление от которого не могли ослабить даже толпы туристов и феллахов, скопления повозок, ослов и рикш. Пока сотня «брауни» [408] щелкала и запечатлевала сотню одинаковых воспоминаний, Малкольм Квелч сделал паузу, чтобы понаблюдать за немецкой группой; туристы как раз забирались на верблюдов, намереваясь объехать вокруг сфинкса.
408
«Кодак брауни» — семейство дешевых фотоаппаратов простейшего типа, выпускавшихся несколько первых десятилетий XX века.