Иерусалимский покер
Шрифт:
Конечно, и ничего страшного здесь нет. Но если позволишь мне высказать собственное мнение, это приступ ностальгии не по Будапешту. Скорее уж по времени, я подозреваю. Ты ведь был там ребенком, не обремененным виной, под защитой близких. Это редкое состояние, по нему любой может испытывать ностальгию. Я прав?
Да уж. Но я действительно чувствую, что старею.
Сиви озорно засмеялся.
Конечно стареешь, юный Мунк. Далеко за двадцать? Глубокая старость. У меня был друг, который почувствовал то же самое, когда приблизился к тридцати. Юность осталась позади, а единственным выходом казалось самоубийство. Он попросил меня достать яд, и я сказал, что достану, но это займет несколько часов. Тем временем я предложил ему сходить куда-нибудь и купить себе новое шляпу и платье – причем достаточно экстравагантное, – расположиться в одном из лучших кафе в гавани и ждать меня там. Я сказал, что уж если он собрался умереть, то должен выглядеть блестяще.
И он купил одежду?
Конечно. Но когда я пришел в кафе, его там уже не было. Кажется, симпатичный молодой морячок проходил мимо и подмигнул ему, и они вместе выпили, а там одно за другим – и я не мог разыскать его три дня. Когда я все-таки его нашел, то сказал, что достал яд. Какой там яд, откликнулся он, я влюблен. Вот как оно было, хотя, конечно, в тысяча восемьсот восьмидесятом году, одежда тогда была гораздо более пышной, чем сейчас, и некоторые особенности покроя – да хотя бы турнюр – гораздо легче могли возбудить мужчину.
Мунк рассмеялся.
Этот твой друг, он был высокий?
Да.
Высокий и статный?
Пожалуй.
И время от времени покручивал свои весьма эффектные усы?
Конечно, именно это, кажется, и привлекло морячка.
И долго длилась эта любовь?
Неделю или около того, – до тех пор, пока морячок снова куда-то не уплыл. А когда все закончилось, сердце моего друга было разбито.
И ты опять решил оприбегнуть к яду?
Конечно нет. Я уже знал, что делать. Я купил новое пышное платье и снова засел в одном из лучших кафе. Не прошло и часа, как события начали развиваться по заранее намеченному сценарию, и меня увлекло новое захватывающее приключение. Видишь ли, в этой истории есть мораль, хотя она, конечно, не ко всем применима. Я хотел покончить с собой, потому что моя юность прошла, но вдруг нашел самое простое решение. Мне надо было просто пройти еще через одного юношу.
Мунк снова рассмеялся, а Сиви счастливо закивал.
Это ужасно, Сиви. Что за гадость.
Правильно. Но я все еще следую этой мудрости, и она неплохо ведет меня по жизни.
Сиви изящно поднес ко рту чашку и пригубил чай.
Какие новости от «Сар», Мунк? Чем они собираются заниматься после войны?
Они собираются эмигрировать.
Что? Сразу все?
Да, сразу все.
Невероятно. Куда?
Некоторые – в Канаду, Австралию и Штаты. Большинство – в Южную Америку.
Сиви вздохнул.
Новая диаспора, конца им нет. Да, не так уж это невероятно. Банкам пришел конец, так я понимаю? Война?
Да.
Сиви слегка кивнул.
Это бывает, конечно. Для некоторых Старый Свет уж слишком устарел. У меня в Аргентине есть двоюродные братья, которых я никогда не видел. А что мужчины? Теперь во всех уголках Нового Света будет много-много мужских симфонических оркестров?
Не думаю. Им придется бросить музыку и снова торговать мануфактурой по сниженным ценам, чтобы прокормить «Сар». Снова мелкая торговля, только теперь в Сан-Паулу, Сиднее и Нью-Йорке.
Но только на время, Мунк. «Сары» очень умны, так что это продлится недолго.
Пожалуй.
Да, дела у них пойдут, я уверен. Я в основном о тебе беспокоюсь. Могу я быть откровенным?
Мунк улыбнулся.
Ах ты, старый греховодник. Да ты ведь и не умеешь по-другому.
Сиви одобрительно покивал и полюбовался ниспадающими складками халата, кое-где их расправив.
Во всяком случае, в последние лет сорок-пятьдесят не могу. Не могу с тех пор, как в детстве решил познакомиться поближе с существом, что косилось на меня из зеркала. И потом, у меня было преимущество – я вырос в прекрасной Смирне, где свет так чист и море так сверкает – здесь все кажется естественным, даже я. Оказалось, что похотливый зверь, глядящий на меня из зеркала, – вовсе не зверь, а просто я, по большей части безобидный и влюбленный в любовь, просто ненасытный, когда речь идет об удовольствиях, которые можно найти на укрытой от посторонних взоров полоске пляжа, где солнце стоит высоко, и белый песок мягко согревает кожу, и сверкающее синее море шепчет теперь и потом, теперь и всегда, –любовь, и жизнь, и всеисцеляющее море.
Мунк улыбнулся. Он театральным жестом отвел левую руку и начал читать стихи.
Трубадур дотронулся до струны,
Возвращаясь домой с войны.
Из Палестины песня придет,
К дому дорогу найдет.
Сиви рассмеялся.
Вот именно, сказал он. Стареющий трубадур, вечный скиталец, вечно поет о том, что грехи – и не грехи вовсе, когда они лежат обнаженными на солнце, о том, что только тьма и отчаяние превращают любовный акт в акт сожаления и печали. Но мы говорили о тебе, юный Мунк, и я собирался быть откровенным. Все очень просто. Ясно, что ты хочешь чего-то и сам не знаешь чего. Я хочу сказать, чего-то большего, чем просто работа, дом, семья, друзья или что там еще бывает. Это так, не правда ли?
Конечно.
Да, кровь говорит внятно. Моя кровь – это кровь древних греков, веселившихся в ясном солнечном свете, твоя – кровь твоего замечательного прадеда, Иоганна Луиджи Шонди, судя по одному его имени, заметь, у него были самые невероятные предки. Этот загадочный исследователь, неустанные путешествия которого так и остались для тебя загадкой. Все это всего за восемь, кратких лет? Проникнуть в Мекку и Медину и измерить Рамзесово ухо? Питаться финиками в Нубии и проходить по девятьсот миль в месяц? Разглядывать камни опустевшего розового города лишь вполовину младше времени? Да, удивительные деяния.
Я не хочу уходить, резко оборвал его Мунк. В его словах слышалась такая решимость, что Сиви даже растерялся.
Уходить? Да и я не хочу. Но откуда? Из жизни? Из Смирны? Из этого сада, утопающего в весенних цветах?
Из этой части мира, сказал Мунк.
Сиви расслабленно откинулся на спинку стула.
Ах да, Восточное Средиземноморье. Никто в здравом уме и не захочетотсюда уходить. Но разве тебе кто-то предлагал такую глупость?
Ты.
Я?сказал Сиви, еще более пораженный, чем прежде. Я? Быть такого не может. Даже и говорить не о чем.
Да, ты. Ты говорил о весне, и море, и о далеком береге, но я не собираюсь уезжать в Америку и вообще никуда не собираюсь.
Сиви наклонил голову и счастливо рассмеялся.
Ах, так вот в чем дело. Кажется, ты совсем не так меня понял, юный Мунк. Пойдем, и я покажу тебе кое-что. Как всегда, смысл всего в нескольких шагах от нас.
Мунк и Сиви прошли через сад и поднялись в дом. На третьем этаже виллы Сиви распахнул балконные двери. Солнце затопило гавань, где все еще теснилось множество кораблей. Толпы гуляющих наводнили набережные.