Иерусалимский покер

Уитмор Эдвард

Мать твою, да почему? Он же дикарь! Просто в голове не укладывается. Зачем только я приехал в Иерусалим и ввязался в эту чертову игру!

Многие, сказал чернокожий судья, многие говорили так до тебя, и подозреваю, еще многим суждено это повторить.

А в комнате, где играли в покер, вождь Пьяный Медведь плясал финальную джигу вокруг стола. Вошел чернокожий судья, подобрал мундштук кальяна и уселся рядом с драгунским полковником, который довольно хрустел зубчиками чеснока. Он затянулся. В комнате оставались всего трое.

Джокер – Святой – город – Востока, орал вождь. День приходит – ночь уходит, время помочиться, время смотреть – счастливые – сны – в райских – охотничьих – угодьях, счастливо – спит – вождь – Пьяный – Танцующий – Медведь, вождь – Истинный – О'Салливан – Бир.

Издав счастливый воинственный клич, он, приплясывая, вышел за дверь. Чернокожий судья снял диадему в виде кобры и поправил белый парик.

Нам по пути, полковник?

Полковник кивнул и сунул хлыст под мышку. Они вместе вышли в переулок и побрели прочь от лавки Хадж Гаруна. На город спускался рассвет.

Длинная ночь, сказал Мунк.

Такие здесь часто бывают, отвечал Каир.

Они завернули за угол и столкнулись лицом к лицу с английским полисменом. Он в удивлении воззрился на их парики и маскарад. Мунк прикоснулся рукоятью хлыста к фуражке.

Офицер, мы вполне в состоянии найти дорогу. Это верховный судья Судана, а я его адъютант, откомандированный сюда покойным императором Францем Иосифом, согласно предпринимаемым в святой земле мерам безопасности. Мы вышли на утреннюю прогулку, чтобы взглянуть на некоторые достопримечательности, прежде чем соберутся толпы.

Сэр,гавкнул полисмен, отступая и отдавая честь. Каир милостиво кивнул, а Мунк улыбнулся. И пошли дальше.

Знаешь, сказал Каир, этой ночью стоило потрудиться хотя бы для того, чтобы разорить того француза.

Мерзкий негодяй, поделом ему. Но ты не хочешь ли сказать, что он к тому же из РБУ?

Да, около месяца назад его завербовали молодчики Нубара из Управления Мертвого моря. У меня в тех краях есть дилер, он держит меня в курсе.

Мунк кивнул.

Нубару, наверное, это дорого обходится – все время посылать к нам игроков и терять такие суммы. Я уж думал, ему это поднадоест. Отчаянный он, этот маленький албанец.

Сумасшедший – будет вернее, сказал Каир. Но все равно. Не вечно же нам его терпеть.

А что с ним?

Сифилис. Лет десять назад заразился через задний проход. И кажется, переходит в третичную стадию.

Это кто тебе сказал, Каир?

Люди из РБУ доносят о нем моим дилерам в обмен на скидки. И это еще не самое страшное. Другая нездоровая страсть достанет его раньше. Очевидно, маленький Нубар Валленштейн – безнадежный ртутный наркоман.

Мунк улыбнулся.

В некоторых эзотерических областях твои познания просто потрясают. Каковы, черт возьми, симптомы ртутной наркомании?

В его случае, сказал Каир, тяжелая мания величия, осложненная галлюцинациями. На каком-то этапе он добровольно откажется от пищи. Это, конечно, необычный способ в наше время. На самом деле в Европе с шестнадцатого века и не слыхивали о ртутных наркоманах – а вот в то время их было довольно много среди алхимиков. А до того та же напасть одолевала алхимиков арабских – в двенадцатом веке. Другими словами, редкая болезнь.

Мунк снова улыбнулся.

Понимаю. Кстати о двенадцатом веке: тебе не показались странными коньячные бутылки, в которых Джо держит самогон?

Ну разве что они ручной работы и даты на этикетках написаны римскими цифрами. Я вспоминаю, что на бутылке, из которой он пил сегодня, стояла дата: тысяча сто двадцать второй год от Рождества Христова. И что?

А то, что на всех этикетках – одна и та же надпись и белый крест на черном фоне, а составлен он из наконечников стрел, почти сходящихся в центре. Тебе знаком этот крест?

Нет.

Так вот, сказал Мунк, это эмблема рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского, более известных под именем госпитальеров, потому что их орден был основан вскоре после Первого крестового похода, чтобы открыть госпитали для паломников. Но вскоре они стали одним из самых могущественных орденов и на несколько веков подчинили себе все Средиземноморье. Они награбили невероятные богатства.

И что?

А то, что мне интересно, откуда у Джо коньячные бутылки с их эмблемой.

Каир неожиданно улыбнулся. Он-то знал, что это значит. В конце концов, у него был широчайший опыт исследования тайных хранилищ истории.

Ты говоришь, рыцари в свое время держали госпиталь в Иерусалиме?

Просто побочное занятие, отвечал Мунк, некий способ начать свое дело. Вскоре они превратились в мародеров и богатых угнетателей.

Фараоны тоже были богатыми угнетателями, сказал Каир. И были не рыцарями, которые притворялись, что сражаются за какого-то бога. Они действительнобыли богами.

Ну и что?

А теперь они – просто порошок из мумий, который можно купить на любом ближневосточном базаре. За большие деньги, конечно, если хочешь отменного качества, но все равно любой, кто осилит определенную сумму за одну понюшку, может себе это позволить.

Ты все о своем, сказал Мунк.

Нет, я о бутылках Джо. Разве в госпитале можно обойтись без коньяка – в медицинских целях?

Каир улыбнулся еще шире. Мунк остановился и уставился на него.

Ты хочешь сказать, что бутылки подлинные?

Да.

И рыцари привезли их в святую землю в двенадцатом веке?

Исключительно в медицинских целях, отвечал Каир, смеясь.

Мунк вынул свои часы и открыл циферблат, показывающий несуществующее время. С минуту он смотрел на него.

И тогда получается, что Джо раскопал тайный винный погреб, который когда-то принадлежал рыцарям?

Да.

Но где?

Ногой в изящной лакированной туфле Каир слегка притопнул по булыжнику.

Там внизу? Где-то под городом?

Глубоко-глубоко под городом, я бы сказал. За все это время Иерусалим несколько раз успели разрушить и восстановить.