Иерусалимский покер
Шрифт:
На практике мальчиков одевали лишь раз в году, на закате на Пасху, когда запертые шкафы виллы открывались и всем выдавались мундиры, цепи, кожаные дубинки и жезлы. Сначала приносили торжественные клятвы в подвале, потом в ямах на внутреннем дворе жарили барашков, а за этим следовала долгая пламенная ночь пьяных плясок на вилле – безымянные черные фигуры двигались с этажа на этаж и из комнаты в комнату непрерывной цепочкой.
Но главным наслаждением для основателей «АА» были, конечно, летние празднества на окрестных пляжах, дерзкое пожирание арбузов в лунном свете. Празднества начинались с краткой лекции Нубара по одному из аспектов греческой философии, а Махмуд тем временем вспарывал первый арбуз и раздавал ломти. Но почти сразу они оба растворялись среди мальчиков, и над
Горячечные годы на вечных берегах Гронка. Арбузы, ритуалы и наслаждения без конца, двое друзей и великолепные древние мечты.
Все это продолжалось до того зимнего утра, когда горничная зашла в венецианскую виллу в гавани и нашла изуродованный труп Махмуда в полной форме «АА», но без головы. Тело уродливо выделялось на фоне четких линий постели.
Истерические крики до смерти напуганной женщины потрясли маленькую гавань. Прибывшая полиция обнаружила выглядывающий из-под кровати осклабившийся череп слоновой кости, внутри которого и притаилась голова Махмуда. Полицейские взломали запертые шкафы и нашли кипы черных униформ и связки медалей «АА». Огромные знамена АА были развешаны по стенам между фотографиями массовых собраний при свете факелов – длинные ровные ряды неподвижных безликих воинов, снятых со спины, к которым обращалась маленькая прохаживающаяся фигурка в черном, в маске из слоновой кости и золотых цепях, попеременно машущая в воздухе то жезлом, то бритвой, то дубинкой.
Полиция сразу обратилась в кафе «Крабы», чтобы выяснить подробности последних минут жизни Махмуда, но в тот момент, когда они вошли в кафе, бесстрастный крестьянский мальчик, который там завтракал, подошел к полицейским и признался в преступлении. Мальчика увели. Началось следствие.
Как только полиция покинула кафе «Крабы», спавшего в своей башне Нубара разбудил телефонный звонок. К счастью, София уехала в Стамбул по делам, и ему не пришлось ничего объяснять. Он немедленно отправил от имени Софии телеграмму мельхитаристам в Венецию, что едет к ним, дабы жениться, и что они должны подыскать ему жену. Незадолго до полудня, сделав несколько конфиденциальных звонков в Тирану, он взошел на борт наемной яхты, направлявшейся в Венецию.
К его прибытию мельхитаристы нашли ему достойную молодую женщину из армянской общины в Венеции. Церемония бракосочетания состоялась сразу же, как только Нубар сошел с борта корабля. В ту ночь, перепуганный событиями в Албании, он как-то ухитрился от ужаса ненадолго возбудиться, единственный раз в жизни. Таким образом брак был осуществлен, и впоследствии не могло быть и речи о разводе из-за импотенции, недуга, преследовавшего Нубара всю жизнь.
Случилось так, что его жена забеременела от этого минутного сношения.
Расследование в Гронке завершилось быстро. С самого начала албанские власти были склонны полагать, что иностранец, а в особенности принц из столь варварской страны, как Афганистан, вполне способен на самое постыдное поведение. Поэтому власти с готовностью возложили большую часть вины за убийство на самого убитого, безголового Махмуда.
Начался суд, и крестьянский мальчик объяснил, что нечаянно удушил Махмуда одной из цепей, которые Махмуд носил на шее. Они оба лежали в постели, заявил подсудимый, и он и сам не мог понять, как цепь обвилась вокруг его ноги. Когда он понял, что произошло, сказал мальчик, и что его обвинят в смерти Махмуда, им овладела даже не ярость, а исступление, и излилось на скалящуюся маску между ног подсудимого, поскольку ее застывшая ухмылка казалась нестерпимой насмешкой. В возбуждении подсудимый бросился на кухню и нашел там топор, при помощи которого и поступил с мертвой
Затем слово предоставили другим жителям Гронка, рассказавшим о делах и прошлой жизни Махмуда, хотя никто из них не решился произнести имя покойного. Вместо этого все без исключения называли Махмуда этим отвратительным афганцем, этой презренной восточной обезьянойили просто этим грязным иностранцем.
А потом на суде неожиданно выяснилось, что грязный иностранецпо пути в Албанию заезжал в Баку и Одессу, где вполне мог вступить в тайные сношения с большевиками. Эта шокирующая информация почему-то прозвучала в свидетельствах неграмотных гронкских рыбаков, уже удалившихся от дел, пожилых бедных людей, имевших привычку околачиваться у кафе «Крабы» в надежде получить объедки.
К концу дня судья убедился в том, что в деле было множество смягчающих обстоятельств. Извращенность грязного иностранцабыла более чем очевидна, равно как и шокирующее побуждение к насилию, которое в момент совершения преступления воплотилось в его уродливом костюме и уродливом оружии и особенно в омерзительной маске смерти. В результате крестьянский мальчик был приговорен всего к двадцати годам заключения в сельскохозяйственной тюрьме, где выращивали помидоры, и каждый день труда засчитывался ему за два дня заключения, так что при хорошем поведении он мог выйти на волю уже через шесть лет.
А тем временем, во имя спокойствия нации, все, что обнаружили на вилле Махмуда, под охраной послали в Тирану для проверки высшими властями, а может быть, и самим королем Зогу I, дабы выяснить, не могла ли «АА» быть коварным большевистским заговором с целью захвата страны и убийства короля, ворота для которого открыли подкупленные юнцы в стратегически важном и уязвимом месте на побережье Албании.
Как только закончился суд, Нубар получил детальные отчеты о слушаниях. София вернулась из Стамбула и в изумлении написала ему, спрашивая, что это он делает в Италии. Нубар туманно ответил, что ему необходимо отдохнуть. Он так усердно проводил опыты со ртутью, писал он, что решил поехать отдохнуть в Венецию, послушавшись давнего совета Софии. Город так очаровал его, что он купил палаццо на Большом канале для будущих отпусков. София была в восторге от того, что он наконец-то выбрался из своей башни в широкий мир, и немедленно телеграфировала в ответ. За следующие несколько дней произошел быстрый обмен телеграммами.
ЧУДЕСНЫЕ НОВОСТИ, НУБАР, Я ТАК ЗА ТЕБЯ РАДА. ТЕПЕРЬ ГУЛЯЙ И НАСЛАЖДАЙСЯ ВИДАМИ. НЕ СИДИ В СВОЕМ ПАЛАЦЦО ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ, НЕ КИСНИ, ОСТАВЬ СВОЮ РТУТЬ ХОТЯ БЫ НА ВРЕМЯ. ЧИТАЙ СТИХИ. ЭТО ОЧИСТИТ ТВОЙ РАЗУМ.
МОЙ РАЗУМ ЯСЕН, БАБУЛЯ. БОЛЕЕ ТОГО, Я ГУЛЯЮ ОЧЕНЬ МНОГО. Я ПРОВОЖУ МНОГО ВРЕМЕНИ НА ПЛОЩАДИ САН-МАРКО.
ЧУДЕСНО. ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ ЛУЧШЕ ВСЕГО. ТАМ ТАК КРАСИВО. ПЕЙ ПОБОЛЬШЕ МИНЕРАЛЬНОЙ ВОДЫ, ЧТОБЫ ТЕБЯ НЕ БЕСПОКОИЛИ ГАЗЫ, СПИ ПОДОЛЬШЕ И НАСЛАЖДАЙСЯ.
СПАСИБО. ГАЗЫ ПОД КОНТРОЛЕМ. ОТЛИЧНО ПРОВОЖУ ВРЕМЯ В ТАИНСТВЕННЫХ ЗИМНИХ ТУМАНАХ, КОТОРЫЕ ОКУТЫВАЮТ ГОРОД. ОЧАРОВАН ВЕНЕЦИЕЙ.
Если бы она только знала, думал Нубар, снова выходя на закате в холодный туман и направляясь к площади Сан-Марко со стопкой толстых тетрадей. Эти бессвязные признания самому себе он писал целыми днями, каждый день.
В тетрадях были лирические пассажи о том, до какой же степени его печалила судьба крестьянского мальчика, приговоренного за убийство в Гронке, кстати, сначала состоявшего в любовниках при нем, а не при Махмуде, хотя об этом в тетрадях и не упоминалось. Но большинство страниц было посвящено долгим поношениям в адрес различных особенностей поведения и характера Махмуда.