Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
Все, на что рассчитывал Иисус, так и произошло. Когда он окончил читать установленное на эту субботу, прозвучал сразу же лобовой вопрос:
— Ведомо, что ты проповедуешь о женщине, как о святой. Сказано же в Писании, какое ты сейчас читал: из ребра человека Бог сотворил для него жену. Жена взята из кости мужа, как же она может быть святой? За грехопадение ее Господь сказал ей: умножая, умножу скорбь твою в беременности твоей: в болезни будешь рожать детей своих; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобой. По вине жены Господь выслал из сада Эдемского Адама, предопределив ему в поте лица добывать хлеб свой и возвращаться в
— Отвечу так: матерь твоя от семени отца твоего выносила тебя в чреве своем, и если ты почитаешь ее рабыней, почитаешь нечистой, то и ты, сын ее, от рабыни рожденный, раб, от нечистой рожденный — нечист.
Сдержанный смешок прошелестел по рядам. Вопрошал из первого ряда самый чванливый богатей, считавший себя пупом земли.
Иисус между тем продолжил:
— Имеющий уши да слышит обеими, а не одним: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и пополняйте землю, обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Услышав это, не можно ли задать себе вопрос: отчего Бог не указал людям путь к размножению? Отчего он возгневался, когда женщина, послушав змея, открыла этот путь? И почему Адам, изгнанный из Рая, не осерчал на жену свою, а нарек ее Евою. Жизнью. И она стала матерью всех живущих на земле. За это ли унижать, попирая ее честь и достоинство? Я пророчествую: святей матери нет никого на свете! И нет никого ближе жены! Не зря же сказано: потому оставит человек отца своего и мать свою, прилепится к жене своей; и будут одна плоть.
Переждал немного, не зададут ли еще вопрос, не возразят ли, готовый на любой из них смело высказаться со ссылками на Священное Писание, но не отходя от того, что он сам считал истиной; никто, однако, не открыл рта своего, и тогда Иисус продолжил:
— Вы, фарисействующие, не пускаете женщин в синагоги без кровли которые, а в те, что под крышей, женщинам отведен отдельный вход и отдельное место на антресолях. Вот там, — указал место на антресоль, на скамейках которой теснились донельзя женщины, — святейшие после Бога. По воле вашей нельзя им входить и с непокрытой головой. Я же зову в Храм Отца Небесного всех, ибо самый надежный храм — сердце человека. В сердце его храм его. Право свое иметь храм в сердце своем, в душе своей разве не дано женщине?! Дано. Такое же, как и мужчине. И кто не принимает этого, тот уподобляется кицаям — окровавленным лбам.
Вновь смешок со скамеечки рядом. Галилеяне с насмешкой относились к тем фарисействующим, которые, демонстрируя свою верность закону Моисея, ходили с закрытыми глазами, чтобы не видеть творившихся греховных дел на святой земле. Натыкаясь на стены и иные препятствия, они набивали себе шишки на лбах, а иногда разбивали лбы и носы до крови.
Иисус ждал, что здесь тоже, как и в Капернауме, начнется спор тех, кого он обидел в проповеди своей, с теми, кто принял его слово; но подобного не случилось — синагога начала пустеть, и это несколько озадачило Иисуса: неужели все усилия напрасны, а семена, им брошенные, угодили на каменистую почву да к тому же иссохшую? И как же возликовал он, когда выходя из синагоги, оказался перед толпой, его ожидающей. В первых рядах этой многочисленной толпы стояли женщины. Едва он сделал несколько шагов встречь людям, как Мария Магдалина пала перед ним ниц. Ее примеру последовали остальные женщины, а затем и мужчины.
— Поднимитесь, чада Отца Небесного. Не мне ваши поклоны, но Отцу Небесному. Его почитайте, уверовав в меня. Почитайте в сердце своем, в душе своей.
В тот вечер женщины не разошлись по домам своим, а уха живали за Иисусом, соревнуясь меж собой за право омыть ноги пророку, за право прислуживать за трапезой. Некоторые из них, особенно молодые, не имеющие мужей, определили себя в спутницы Иисуса. К неудовольствию Марии Магдалины, которая боялась, как бы Иисус не увлекся какой-нибудь спутницей, начав уделять ей больше внимания.
В ревности своей она забыла, что ее любимый скован обетом безбрачия.
Иисус, заметивши смену настроения Марии Магдалины, даже спросил у нее:
— Что тревожит тебя?
— Глупые мысли любящей женщины.
Вот и все. Объяснились. И как ни странно, вполне поняли друг друга. Иисус дал себе слово относиться к Магдалине со столь же нежной внимательностью, как и прежде. Не в ущерб, конечно же, сестрам Лазаря — Марии и Марфе. Не в ущерб и тем, которые решили сопровождать его, Иисуса, в пути его.
От проповеди к проповеди в городах Геннисаретской равнины росло число его сторонников, это вдохновляло Иисуса, давало надежды на успешное проповедование в Храме Соломона, но он все же никак не решался на последний шаг, что, понятное дело, весьма беспокоило и слуг-жрецов и особенно Великих Посвященных, определенных жребием довести решение Собора до конца. Они, хотя и оставались в стороне, не выпускали, однако же, Иисуса из вида ни на день, ни на час.
Они искали пути воздействия на него и, как им показалось, нашли, наконец, верный ход: повлиять на мать Иисуса и братьев его.
Дело в том, что приближался праздник Скинопигии (Доставление кущей), на который обычно в Иерусалим съезжается множество паломников. Из Галилеи, как правило, на праздник Поставления кущей отправляется целый караван. Вот с ним-то и хотели отправить Иисуса в Иерусалим его приставы, повлияв волей своей на семью его.
Первый шаг им удался. Мириам, мать Иисуса, и братья его пришли к нему с поклоном и пригласили ехать в Иерусалим вместе с ними. Иисусу, однако же, это предложение показалось неприемлемым: смешаться с толпой паломников, прийти с ними в Иерусалим безвестно? Нет. Не зря же он так много сделал, неся людям Живой Глагол Божий. Однако он не стал делиться своим сокровенным с родными, памятуя неприятие его деяний и Иаковом, и даже матерью. Ответил так:
— Мне еще много предстоит проповедовать в синагогах Геннисаретской земли. Слово мое слушают здесь со вниманием.
— Яви себя миру, а не единой Галилеи, — вроде бы посоветовал с братской доброжелательностью Иаков. — Много ли пользы от твоих проповедей в одной земле? Кто делает дела, подобные твоим, в тайне? Пойдем в Иерусалим. Пусть слово твое услышит и оценит весь народ Израиля.
Уловил Иисус в словах брата неприятный для себя подтекст, но не возмутился, а ответил смиренно:
— Наступит час, явлю себя в храме Иерусалимском. Теперь еще не время.
Иаков, пожав плечами, пошел прочь. Помешкав немного, последовала за ним и Мириам. Остальным тоже не оставалось ничего делать, как оставить брата своего с его желанием.
Приставы, поначалу насторожившиеся отказом Иисуса идти караваном паломников в Иерусалим, поразмысливши, оценили решение Великого Посвященного весьма мудрым: лучше, если он войдет в Священный город в сопровождении учеников своих и толпы сторонников, да если еще подготовить ему соответствующую встречу, тогда его вход в Иерусалим станет именно таким, каким он и должен быть.