Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
На дороге из города показались две Марии: Магдалина и сестра Лазаря. Екнуло сердце у Иисуса, прервалось шептание.
«С какой вестью? Не ангел ли спаситель меж них?»
Они встали в хвост жаждущих прикоснуться к Иисусу, дабы передать ему через прикосновение грехи свои и получать силу его в душу свою.
«Неужели и они поддались общему языческому дурману?»
Думай, что хочешь, предполагай, что заблагорассудится, но время не поторопишь: к распятию Мария Магдалина и Мария — сестра Лазаря подойдут не раньше, чем через полчаса.
Вскоре
Для Марии Магдалины, у которой сердце разрывалось от вида мук, какие испытывает страстно любимый, стоять в длинной очереди женщин было во много раз мучительней, чем Иисусу ждать ее. Только она знала, какой ценой давалось ей это медленное, шажок за шажком, движение к распятию. Не будь у нее цели, она давно бы бросилась к ногам Иисуса, целовала бы их, беря на себя его боль, а если бы легионеры попытались ее оттащить она вцепилась бы в них, как дикая кошка; но сейчас делать ей этого нельзя, если она хочет исполнить свой долг.
Страдала Магдалина еще и оттого, что она вполне понимала мысли Иисуса, считающего себя брошенным всеми учениками, всеми друзьями и всеми, уверовавшими в него. А ведь эти мысли били совершенно напрасными: ни апостолы не были предателями, ни она, ни все его друзья. А тем более она — безмерно любящая своего кумира — она все сделала, чтобы спасти его. Опомнились от потрясения и ученики его и собрались было решать, что предпринять ради спасения Мессии, но она, Магдалина, попросила их, не раскрывая всего замысла, продолжить укрываться в домах сторонников Иисуса. Убедить их в необходимости временно бездействовать, стоило Марии большого труда.
А намерения у апостолов были такими: пройти спешно по всем пещерам и собрать всех, кто смел, чтобы повести их на Голгофу и отбить распятых. В первую очередь, конечно, Иисуса.
Большую надежду они возлагали на укрывавшихся в пещере Иеремии, не зная того, что она блокирована легионерами и что именно там их ждала полная неудача с кровавыми последствиями. И очень хорошо, что они все же послушали Магдалину: судьбе угодно было сохранить их жизни для великих свершений.
А сама Магдалина? Она не спала и, можно оказать, не ела вот уже вторые сутки, но разве скажешь Иисусу об этом?
«Ничего. Поймет и оценит, когда будет спасен».
Всему, однако, приходит конец. Длинной очереди тоже. Вот Магдалина у креста. Обхватила, словно птица своего птенчика крыльями ноги Иисуса, припала к ним губами, хотя клялась поступить так же, как все женщины, лишь прикоснуться к телу Мессии и натереть грудь его потом, после чего прошептать ему, как он должен вести себя дальше; увы, не справилась со своим порывом, целовала и целовала ноги Иисуса как помешанная и вряд ли оторвалась бы вообще, если бы не подруга ее Мария.
Та силой подняла Магдалину, гневно шепнув ей:
— Ты что?! Хочешь провалить все?!
Опомнилась Магдалина. Будто оправдываясь перед подругой, даже не поднимая головы на любимого, начала чеканить слова столь громко, лишь бы Иисус услышал их, хотя, в общем-то, она не опасалась стражников, ибо они получили свою мзду, однако все же считала излишним говорить слишком громко.
— Вспомни Индию. Поступи так, к чему готовился там, но не свершил. В остальном положись на друзей своих, на любящих тебя, на уверовавших в тебя. Ты возродишься.
Вот это — да! Иисус понял, к чему призывает Магдалина, но все же напрягся, чтобы проникнуть в ее мысли, а осилив это, всячески начал поносить себя: неужели он не мог вместо того чтобы шептать псалмы от горя одиночества, сосредоточиться на Марии Магдалине; но, ругая себя, Иисус ликовал: «Не оставлен! Не одинок!»
Даже вдыхать ему стало намного легче.
Восторженное состояние, однако же, постепенно отступало, а ему на смену являлись серьезные мысли, которые поначалу напрочь отметали ложь. Мог ли он, с самого детства не принимавший ложь, как средство достижения цели, сам встать на путь обмана?!
В своих раздумьях в пещере Искушения у ессеев, в раздумьях в Храме Озириса, в раздумьях у белых жрецов в Индии, в раздумьях у Сарманских братьев в Эдессе, а затем в раздумьях в отчем доме перед тем, как его покинуть и начать проповедовать, он пришел к твердому выводу, что одно слово, пусть даже Живой Глагол Божий, каким бы привлекательным оно не было, не приведет к успеху, если не будет подкреплено делом.
Единство слова и поступков — вот основа основ успеха, особенно в таком деле, какое он взвалил себе на плечи: полный переворот в вере, полное ее обновление.
Разве не было до него проповедников и мыслителей, которые убедительно доказывали, как разрушает основу веры внешняя обрядность, жесткие ограничительные рамки ритуалов, малейшее отступление от которых грозит смертью людям пытливого ума и свободолюбивой души; но их слова, их идеи хотя и были услышаны тысячами, но не подхвачены ими, ибо слово без поступка — пустое слово.
Он же, Иисус, воплощая в себе Живой Глагол Божий, являлся одновременно и ярким, неотступным его исполнителем, проводником высших идей в жизнь. Именно в этом он видел успех своего великого дела.
И вот теперь он оказался перед выбором; честная смерть или жизнь ценой обмана…
Он, посвященный матерью Богу, по доброй воле своей дал слово ессеям, когда имел право выбора. Тогда ему так и было сказано: твоя судьба в твоих руках; и чтобы определиться не скоропалительно, он по совету старейшин и наставников провел долгое время в пещере Искушения в глубоких раздумьях, в борении противоречивых устремлений, а после того твердо заявил:
— Я буду проповедовать!
И разве не говорили ему жрецы Храма Солнца о том, чем кончится триумфальный и скорбный путь? Но он и там столь же решительно заявил: