Иезуитский крест Великого Петра
Шрифт:
В царствование Петра II, наблюдая за князем Меншиковым, Лесток впервые задумывается о роли фаворита в России. Можно в этой стране царствовать, не находясь на троне.
Мысль запала в сознание, а ослепительное богатство Меншикова, великолепие, в коем он купался, подпитывали ее.
Падение Меншикова не смутило Лестока. Перед глазами был новый удачливый фаворит — Иван Алексеевич Долгорукий, любимец Петра II, имевший полное право черпать из царской казны сколько угодно и распоряжаться взятым безотчетно.
Государь с фаворитом развлекались охотою. Выезжали с тысячами собак, егерями. Царский
Смерть молодого государя побудила Лестока к действиям. Он убеждал цесаревну явиться в залу Лефортовского дворца и торжественно предъявить собранному там Верховному Тайному Совету права свои на корону.
В царствование Анны Иоанновны Елизавета Петровна оставалась в тени. В прежнем ничтожестве пребывал и лейб-хирург.
В летнюю жаркую пору, когда императрица отбывала на жительство в подмосковное село Измайлово, двор Елизаветы перебирался в подмосковное же село Покровское.
Впрочем, живали и зимой в Покровском. Не чувствуя близости императрицы, улавливая явное пренебрежение придворных, цесаревна по возможности долее не являлась в Москву. С тех-то пор и явились легенды о тогдашнем житье-бытье Елизаветы в Покровском, любившей летом «водить хороводы с сенными девушками на лугу, распевать с ними старинные песни или собственноручно прикармливать щук и карпов в пруду, а зимою — учреждать катанья с гор или по улицам в пошевнях».
Быв в отдалении от двора Анны Иоанновны, не имея возможности видеть изблизи многих пружин быта двора императрицы, Лесток не мог заводить отныне коротких сношений с придворными. Впрочем, он не отказывал себе в удовольствии половить рыбку в мутной воде, «На него, — замечает М. Д. Хмыров, — падает подозрение в скрытной интриге, приготовившей внезапное несчастие шталмейстера цесаревны, известного Шубина, поведение которого могло набросить тень и на особу самой цесаревны, что вовсе не соответствовало далеким видам предусмотрительного Лестока. Полагают, что последний успел разными путями довести до сведения всемогущего Бирона вещи, потребовавшие разбирательства, и Шубин был без суда сослан в Камчатку, откуда, много лет спустя, возвратился заклятым, хотя и неопасным врагом Лестока». Взойдя на престол, Елизавета вспомнит свою первую привязанность и прикажет немедленно возвратить его из Камчатки. Но сосланного, без имени и с запретом под угрозою смерти произносить его имя, — нелегко было найти в далекой Камчатке.
Около двух лет посланный на розыски офицер искал следы заключенного. Ездил по острогам, заглядывал во все далекие юрты, и нигде не слыхали о Шубине. Отчаявшись, — искать было более негде, — в одной захудалой юрте офицер устало заговорил о Шубине. Никто из арестантов и здесь не слыхал о нем. Нечаянно офицер упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны, и лицо одного из заключенных выразило удивление.
— Разве Елизавета царствует? — спросил вдруг арестант.
— Да уж другой год как восприяла родительский престол, — отвечал офицер.
— Но чем вы удостоверите в истине? — спросил арестант.
Офицер показал ему подорожную, другие бумаги. Стало ясно, царствует Елизавета.
— В таком случае Шубин, которого вы разыскиваете, перед вами, — произнес арестант.
Несколько месяцев возвращались офицер и Шубин в столицу.
Государыня «за невинное претерпение» Шубиным мытарств произвела его прямо в генерал-майоры и лейб-гвардии Семеновского полка в майоры да, кроме того, пожаловала ему Александровскую ленту. Пожалованы были ему и вотчины, в том числе и село Работки на Волге.
Впрочем, сердце императрицы было занято другим человеком, да и у Шубина, привыкшего к аскетическому образу жизни, не было желания долго находиться при дворе. Он попросил отставки, и Елизавета, смахнув слезу и осыпав прежнюю любовь поцелуями и подарками, подписала отставку.
Отметим, однако, деталь немаловажную: чрез Шубина, бывая с ним в полку, цесаревна сблизилась с гвардейцами, осознала силу их и возможности.
За действия ли, против Шубина свершенные, за еще ли что, судьба, иногда справедливая, насылала мстителя Лестоку в лице барона Шемберга, польского камергера, приглашенного в Россию в 1736 году. Сей камергер, отвергнув, как гласила молва, любезности одной высокопоставленной дамы, увлекся прелестями Алиды Лесток, рожденной Миллер, жены лейб-лекаря, немки низкого происхождения. Лесток возненавидел барона, но прервать связь не смог.
Тогда он еще более сосредоточился на своей цели. Цесаревна более других занимала его воображение. С ее именем связывал он свои замаскированные расчеты. Ему было теперь уже под пятьдесят, и терять было нечего.
После падения Бирона, когда неопределенность власти рождала надежды на занятие престола Елизаветою Петровной, Лесток живо принялся оглядываться по сторонам. И взглад его остановился на французском после маркизе де ла Шетарди. Об этом же после, итальянце по рождению, много размышляла и цесаревна.
Искал с ними встречи и сам маркиз де ла Шетарди.
XIII
Маврутка Шепелева, любимица цесаревны, первой заметила в окно, едва покрытое морозными узорами, карету, остановившуюся у подъезда.
— Гости к нам! — крикнула она и, не отрываясь, продолжала следить, как отворилась дверца кареты и как важно ступил кто-то на заметенную снегом мостовую. Разобрать из-за узоров морозных на окне, кто приехал, не было возможности.
Подбежала к подруге цесаревна, узнала карету Шетарди и, поразмыслив немного, попросила Маврутку провести гостя к ней и оставить их одних.
Маркиз был приветлив. Поцеловал руку Елизаветы. Пальцы были у него холодные. Отступил к камину и, по приглашению Елизаветы, сел в кресло. Она устроилась напротив.
— Чудесная зима, — сказал маркиз. — Ехать одно удовольствие. Лица раскраснеются. Солнце обманчивое, не греет, да душу радует. И как-то приятно в такую пору увидеть пред собою очаровательную даму, от коей, признаюсь, трудно глаз отвести.
Цесаревна приняла комплимент и мило улыбнулась. Она знала, разговор не будет случайным, и готовилась к нему.