Игла
Шрифт:
На последнем слоге Марина опять склонилась над тазиком. Благо, успела приподнять крышку.
– И все-таки давайте внесем конкретику. – Екатерина Альбертовна подала клиентке стакан воды, когда тошнить ее стало больше нечем. – Чтобы свободно говорить о вас и ваших отношениях с бывшим, мы должны развести его и фантомные запахи по разным углам. На каком этапе отношений появился этот триггер? Когда вас вырвало от этого запаха в первый раз?
– Когда мы с Глебом расстались. – Марина утерла рот салфеткой, не глядя на женщину. – Простите. Мне так стыдно за себя. Этот человек не заслужил ни одной моей слезы после того, что сделал
– Вас очень задела измена, – покивала Екатерина Альбертовна, на сей раз с неподдельным сочувствием. Жалеть и ласкать своих клиентов она не имела привычки, но не всегда могла найти в себе силы так запросто рассматривать проблему Марины под микроскопом. – Кем он был для вас? Что это был за человек?
– Н-ну… На момент нашей первой встречи Глебу было двадцать три года, мне – двадцать два… Он не учился, но пришел на вечеринку в честь успешной защиты диплома выпускниками факультета дизайна, потому что был знаком с некоторыми моими…
– Остановитесь. – Екатерина Альбертовна мягко подняла ладонь, но Марина вздрогнула как от пощечины. – Я хочу, чтобы вы описали мне его в двух словах, таким, каким он был для вас и только для вас.
Марина приоткрыла рот и почувствовала, как перехватывает дыхание. Да откуда же берутся эти слезы? Можно ли на самом деле выплакать их все?
– Он был моим первым – во всех смыслах. Он был единственным, кто отнесся ко мне как к настоящей женщине.
Екатерина Альбертовна еще как поспорила бы на этот счет, но пока только молчала, внимательно следя за ходом ее мыслей.
– Глеб был двигателем моей жизни. Он был риском, эмоцией, он был…
Марина бросила попытки объяснить, устыдившись высокопарности своих примеров. А может, потому что думала, что ей, старой кошелке, такую сильную любовь нельзя было понять.
– Скажите, Марина, где он?
Девушка недоуменно подняла на психотерапевта глаза. Екатерина Альбертовна коснулась ладонью своей головы и выразительно посмотрела на Марину.
– Глеб у вас здесь? – Она переместила руку на грудь. – Здесь? – Спустила на низ живота. – Или вот тут? Где болит сейчас, когда вы думаете о нем?
Марина поджала губы и отвела взгляд, однако всерьез прислушалась к себе. Она жевала язык и мысленно прощупывала себя с головы до ног – где кольнет до темноты в глазах от звучания одного только его имени.
Наконец, Марина беспомощно развела руки, демонстрируя всю себя как есть – поникшую, истощенную, в краткий срок потерявшую всю свою свежесть и красоту.
– Везде. Он не в мыслях, не в сердце и не в чреве. Глеб… а кровотоке, наверное. В костях. В спинном мозгу. Он – стволовые клетки, из которых я состою. Глеб был моей жизнью, а когда жизнь уходит, остается только смерть.
– Что вы понимаете под жизнью в таком случае? – допытывалась Екатерина Альбертовна. Никому еще не удавалось завершить с ней разговор на драматической ноте.
– Глеб был первым, кто захотел со мной серьезных отношений, – сказала Марина, начав, видно, издалека. Она обняла себя за плечи и уставилась под ноги. – Вернее, не то, чтобы прям первым, но он сильно отличался от других. До этого я отказывала молодым людям, и они очень легко отступались. А Глеб… первый, кто захотел меня всерьез. Он был очень настойчив и не принимал отказов. Я наконец встретила того, кому нужен был не просто «кто-то», а кому нужна была я. Точнее, думала, что встретила.
Марина нашла в себе силы мельком взглянуть на психотерапевта. Екатерина Альбертовна кивнула, подбадривая ее продолжать.
– С Глебом я чувствовала себя особенной и совершенно беспомощной перед тем, как сильно меня хотели. Я не могла всерьез сопротивляться его ухаживаниям, пусть и очень нескромным, как стыдно бы мне ни было. Просто потому, что мне льстило его внимание и несдержанность. Как будто я была так сексуальна в его глазах, что Глеб просто не мог устоять.
Марина шумно высморкалась, смутившись своей наивности. Она хотела сменить тему, но Екатерина Альбертовна беспощадно ждала продолжения. И Марине пришлось говорить.
– Глупо было, конечно, принимать это на свой счет. Уже позже я поняла, что он просто человек такой. Глеб еще был к тому же из тех… знаете, самоуверенных типов. Он добивался всего, чего хотел, и я в какой-то момент привыкла к мысли, что принадлежу ему целиком. Я думала о себе не иначе, как о его девушке. Сама моя личность перетекла в его собственность, и я ценила себя ровно на столько, на сколько мог наслаждаться моей компанией Глеб.
Екатерина Альбертовна вновь глубоко кивнула, не обнаружив на лице ни единой захватившей ее эмоции.
– Иногда, если я не хотела экспериментировать в постели, он начинал задумчиво посматривать на других девушек прямо при мне, – сказала Марина, поникнув. – Знала, что он делает это мне назло, но не могла этого вытерпеть. Это были мои первые отношения, я хотела быть на высоте, и… н-ну я…
– Понимаю, продолжайте.
– Мы часто проводили вместе ночи. Особенно Глеб любил показывать мне что-нибудь новое и следить за реакцией. Мне все было с ним в новинку, я была очень чувствительна, и ему доставляло удовольствие ломать мои зажимы. Я давала ему все, рано или поздно. И, несмотря на стыд, мне… Нравилось – не совсем подходящее слово. Скорее, я боялась, но это страх подкреплялся странного рода удовольствием. Что-то вроде экстрима, понимаете? Когда ужасно боишься разбиться, но от того так здорово нестись куда-то на полной скорости. Только так я и чувствовала себя живой. С Глебом всегда и во всем я была в шаге от какой-то грани – нормы, морали, жизни и смерти.
– Вы, грубо говоря, подсели на эти ощущения?
– Да. Я волновалась перед каждой нашей с ним встречей на протяжении всех полутора лет отношений. Никогда не знала, чего от него ожидать. Глеб мог внезапно отменить все планы и забрать меня кататься на мотоцикле в дождь. Или, например, завалиться ко мне на работу и похитить в обеденный перерыв – приходилось врать начальнику, что резко почувствовала себя нехорошо… Или прийти ко мне домой среди ночи, растолкать и велеть собираться в клуб. С Глебом я ощущала себя на свой возраст и даже моложе. Я с удовлетворением и даже какой-то надменностью думала о том, что вот моя молодость идет так, как надо. А что теперь? Снова села дома, замкнулась в себе. Насыщенная жизнь была заслугой Глеба, и ушла вместе с ним.