Игнач Крест
Шрифт:
— Пить, — попросил рыцарь.
— Потерпи. Нельзя тебе сейчас, — глухо ответила Дарья, с трудом сдерживая охватившую ее дрожь, и только смочила ему губы. — Я нашла твою сумку с золотыми и серебряными иглами, но я не знаю, как ими лечить, что с ними делать…
— Оставь… Теперь этим не поможешь… Позови Афанасия, — тихо сказал Иоганн, следивший за ней из-под полуопущенных век. Его тонкие губы потрескались, обнажив ровные белые зубы с небольшим утолщением посредине.
Дарья нашла чернеца в подклети, где он вместе с Евлампием колдовал при светцах над разноцветными порошками для греческого огня, как их учил Штауфенберг, борясь с усталостью.
— Поднимись
— Недосуг мне. Надо быстрее адскую смесь изготовить, а не то, не ровен час, таурмены нагрянут, — угрюмо ответил Афанасий, не прерывая занятия.
— Иван кличет, — тихо проговорила Дарья.
— Так бы и рекла, глупая, — досадливо бросил Афанасий и тотчас пошел наверх, вытирая руки о рясу.
Услышав шум, рыцарь открыл глаза и обратился к Афанасию.
— У меня мало сил осталось, святой отец, — впервые называя его так, сказал он, превозмогая боль, — я с твоей помощью закончить свои земные дела собираюсь…
— Ты хочешь исповедаться и получить отпущение грехов?
— Troppo tardi — слишком поздно, святой отец, боюсь, времени не хватит… Jn extremis… В момент приближения смерти… я хочу, чтобы ты меня с Дарьей Пантелеевной брачным законом сочетал.
— Да в своем ли ты уме, боярин? — изумился Афанасий.
— Если ты друг мне, то поторопись… Age quod agis… Делай свое дело. Пиши, — с трудом проговорил рыцарь.
— Воля того, кому предстоит вскоре предстать перед ликом всевышнего, священна, — решительно сказал Афанасий, вынул писало и берестяной свиток, расправил его, присел к столу и приготовился записывать.
— Я, барон Иоганн Жан фон Штауфенберг, беру в жены Дарью Пантелеевну Игнатову, а боярину Степану Твердиславичу Михалкову за нее выкуп плачу — рыцарские золотые шпоры. Снимите их с моих сапог…
— Согласна ли ты выйти за него замуж? — спросил Афанасий Дарью.
Та медлила с ответом, но, заметив встревоженный взгляд Иоганна, молча кивнула головой.
— Сей брак заключается с обоюдного согласия. Обменяйтесь кольцами.
— Пиши дальше, — с усилием продолжал рыцарь. — Я все свое имущество ей завещаю. Она наследует мой титул и звание и все права и привилегии, из всего вытекающие. Перед Богом и людьми клянусь эту женщину, мою жену, от всякого зла и противства защищать в сей жизни и за ее пределами. Ее одну любить… Записал? — слабеющим голосом спросил Иоганн и в ответ на кивок Афанасия добавил: — А теперь обряд, как у вас положено, доведи…
— Признаешь ли ты православную веру? — спросил Афанасий.
— Я признаю все то, что признает моя жена…
Тогда Афанасий встал, торжественно произнес подходящую молитву своим низким глубоким голосом, затем благословил их «во имя отца и сына и святаго духа», потом подошел к рыцарю и дал ему поцеловать напрестольный крест. Дарья наклонилась и тоже поцеловала крест.
— Теперь поцелуйте друг друга, — пробасил Афанасий.
— Спасибо тебе, Ваня, — прошептала Дарья и поцеловала Штауфенберга в помертвевшие губы. — Ты должен жить, ты будешь жить…
— Отныне нарекаю вас мужем и женой, — возгласил Афанасий и присел к столу, чтобы закончить запись. Затем он протянул бересту Дарье со словами: — Отныне ты, Дарья Пантелеевна, стала баронессой фон Штауфенберг, вольной новгородкой.
— Сохрани написанное, — сжал ее руку Иоганн, — какой хочешь ценой сохрани! Здесь твоя свобода, — проговорил он, теряя последние силы, и закрыл глаза. Рука его безжизненно повисла.
Дарья послушно спрятала на груди свиток и шпоры, завернув их в тряпицу.
Устинья степенно вполголоса поздравила Дарью Пантелеевну:
— Бог милостив. Еще будет вам совет да любовь.
Иван, видать, христьянин да воин добрый. — И она низко поклонилась полатям, на которых лежал рыцарь, а Дарью обняла и трижды поцеловала.
В пояс поклонились Дарье и Илья с Евлампием, которые вышли из подклети по такому случаю.
Оставшись одна с Иоганном, Дарья стала у него в ногах, неотрывно глядя ему в лицо, словно стараясь перелить в мужа всю свою силу. Она осунулась и постарела за эти часы. Кто-кто, а Дарья хорошо знала, что рыцарь потерял слишком много крови, что его слишком долго везли без перевязки от Торжка, и все же надеялась на чудо.
Как долго простояла так Дарья, глядя на белевшее в темноте лицо Иоганна, она и сама не знала. Из оцепенения ее вывели дикие крики, шум, красные отблески, заплясавшие на затянутом бычьим пузырем оконце. Дарья охнула и выскочила на крыльцо.
Пылали подожженные с нескольких сторон хлев и амбар, прилегавшие прямо к дому. Из хлева доносилось мычание привязанного там быка Кузьки. Тут занялся пламенем и торец дома, осветив все вокруг. В его неровных отблесках Дарья увидела лежащую возле крыльца Устинью с раздробленной головой. По двору метались узкоглазые верховые в меховых малахаях и плоских железных шлемах. Они рубили кривыми саблями захлебывавшихся от лая и визга свирепых собак, пытавшихся вцепиться им в ноги и стащить с коней, и наскакивали на Евлампия, стоявшего между домом и хлевом с железной рогатиной, насаженной на березовый ратовик, в руках. По лицу его текла кровь, но богатырь не обращал на нее никакого внимания. Видя выставленную вперед рогатину, лошади таурмен, хрипя, пятились, тогда Евлампий сам шел на них, как привык ходить на медведя, поддевая на рогатину всадников, и бросал оземь: двое уже корчились с разодранными животами. Вдруг пламя взвилось вверх, дойдя до самой крыши. Дарья обомлела.
Неожиданно из окна дома метнулась какая-то тень — это Афанасий в одном подряснике прыгнул прямо на круп коня за спину ворога, обхватил его за шею левой рукой, а правой всадил свой длинный булатный нож ему в сердце. Столкнув убитого с седла, Афанасий ринулся на помощь Евлампию, но тут вернулись чэриги, поскакавшие было поджигать и грабить другие избы. Несколько сабель вонзились в спину Афанасия, и он упал на шею коня, который испуганно захрапел и помчался в поле, увозя с собой тело инока.
Меж тем Дарья опомнилась. Теперь на уме у нее было только одно: в доме раненые, Илья и ее муж Ваня — рыцарь Иоганн…
Она подалась было назад в сени, но прямо перед ней обрушилась горящая слега и, став углом, помешала войти. Дарья отступила, выхватила топор, торчавший из колоды у крыльца, и начала разрубать слегу, чтобы прорваться в дом, но внезапно какая-то страшная сила отбросила ее прямо к забору, она ударилась головой и потеряла сознание.
Это опаленный огнем бык Кузя, разорвав ноздри, освободился от продетого в нос кольца с цепью и, обезумев от боли, с бешеным ревом выскочил во двор, отшвырнул Дарью и, продолжая реветь, бросился вперед, воткнул рога в брюхо ближайшей лошади, повалил ее и стал топтать всадника, очутившегося на земле. Вороги кинулись к быку и начали колоть его саблями и пиками, но эти удары только еще больше разъярили Кузю, который ростом и мощью чуть не вдвое превосходил степных быков. Пики, застрявшие в его теле, дрожали и вздыбливались, кровь лилась ручьями — смирный бык Кузя превратился в страшное, невиданное еще чудовище.