Игнач Крест
Шрифт:
Нояны охраны немедленно придержали своих коней, чтобы сохранить расстояние.
Некоторое время ехали молча. Субэдэй нарочно немного отстал. Неожиданно Бату обернулся и спросил, глядя прямо в лицо своего спутника:
— Баатур, мне показался знакомым голос толмача, который говорил от имени молодого князя, мне даже почудилось, не голос ли это гонца моего дяди Угэдэя?..
— Ты же знаешь, непобедимый, — хмуро ответил Субэдэй, — я уже стар и плохо слышу, но, по-моему, у того голос был совсем другой.
Бату отвернулся, чтобы скрыть усмешку.
Субэдэй
— Ты знаешь только понаслышке, а я сам видел, как ранним утром перед избранием твоего великого деда эзэн хааном, на камень перед его юртой села пятицветная птица, похожая на болжмора [124] и пропела: «Чингис, Чингис!» Это решило дело. Синеглазая уруска с золотыми волосами, белым лицом, алыми губами и черными бровями напомнила мне эту пятицветную птицу. И хотя она пыталась убить тебя, а потом и себя, но ее пребывание в твоем стане — хорошая примета. Ты создашь свое государство, твое желание сбудется. Я уверен в этом! Позволишь ли дать совет, внук великого хана?
124
Болжмор — жаворонок.
— Для этого ты и находишься при моей особе, тайши [125] ,— добавил Бату с некоторой долей насмешки, памятуя о том, что Субэдэй, как и сам Чингисхан, совершенно не знал грамоты.
Субэдэй ответил серьезно, не принимая тона своего повелителя:
— Прикажи умертвить индийскую чародеицу.
— Зачем? — изумился Бату. — Она помогла нам при переговорах с урусскими князьями, она искусная лекарка, предсказывает будущее, дает разумные советы, она красива и хорошо танцует.
125
Тайши — учитель.
— Все это так, — нахмурился старый воин, — но подумай, много ли ты знаешь о ее прошлом?
Тут клубы дыма от горящей поблизости деревни обволокли всадников. Бату закашлялся и прибавил ходу. Субэдэй не отставал от него, не прилагая для этого, казалось, никаких усилий.
— Я знаю о ней далеко не все, — признался Бату, — но что из того? Она в моей власти. — И он втянул привычный запах гари широкими подрагивающими ноздрями, напоминающими ноздри его норовистого скакуна.
— А ведь ты должен знать о слугах все до конца, больше, чем они сами о себе знают, иначе ты никогда не сможешь предвидеть их поступки, угадать, чего от них можно ожидать, не сможешь управлять ими. Таких надо уничтожать, и чем скорее, тем лучше!
— Но ведь и ты, мой любимый баатур, — вкрадчиво начал Бату, — разве ты сам до конца понятен мне? Что же я должен сделать с тобой, если буду следовать этому твоему совету?
— Я не слуга, — надменно ответил Субэдэй, и единственный его глаз блеснул такой яростью и гордостью, что Бату отвел взгляд и примирительно сказал:
— Я пошутил, баатур ноян. Благодарю за совет. Судьба чародеицы теперь в руках вечного неба… А вот скажи, где те отряды, что ты послал, чтобы преподать урок послушания новгородцам?
Субэдэй помрачнел и сказал медленно и негромко:
— Уроки полезно не только давать, но и получать…
Бату почел за благо не продолжать разговор на эту тему, тем более что, миновав кольцо телохранителей, к ним приближался всадник, судя по чапану, из передового джауна и, видимо, с важными новостями, так как его пропустили беспрепятственно.
Поравнявшись с Бату, чэриг соскочил на землю и распростерся перед его конем. Не останавливаясь и не поворачивая головы, едва не переехав воина, Бату холодно бросил:
— Ты не во дворце великого хана, ты в походе. Говори в седле.
Чэриг прямо с земли одним прыжком взлетел на коня, и взгляд Бату смягчился. Жестом испросив позволения, чэриг сказал:
— Передовой джаун обогнал всадник на крупном белом жеребце…
— Ну и что? — надменно прервал его Бату. — Ты собираешься доносить мне о каждом встречном на пути?
— Это не каждый, — приглушенно сказал чэриг. — Когда он обогнал нас, то многие узнали его.
— И кто же, по-вашему, этот таинственный всадник? — не поворачиваясь, спросил Субэдэй. — И почему ты не доставил сюда его самого или хотя бы его отрубленную голову?
— Мы не могли этого сделать, баатур ноян, — он показал золотую пайдзу.
Бату ничем не выдал своего удивления, сохраняя прежнее надменное выражение лица.
— Одни говорят, что он похож на джаун-у-нояна из отряда разведки, уничтоженного новгородцами, другие — что это арбан-у-ноян из тумена Менгу-хана, третьи — что это урусский баатур, зарубивший немало наших воинов, четвертые утверждают, что это гонец великого хана Угэдэя. Он неизвестно откуда появился и неизвестно куда исчез… увозя твою чародеицу. Он ускакал вперед в направлении движения нашего войска и скрылся в морозной пыли…
— Как это могло случиться, баатур ноян, что пайдза оказалась в руках этого негодяя? — грозно обернулся Бату к своему спутнику.
Субэдэй опустил голову, стараясь скрыть охватившее его волнение.
— Я привык воевать с живыми людьми, а не с многоликими призраками. Если вечное небо уготовило нам встречу, то я посмотрю, что течет в его жилах, — мрачно сказал он.
Бату понял, что старый вояка знает гораздо больше, чем говорит, но, приученный выжидать, ничего не спросил, только пришпорил своего коня, ускорив его бег.
Лишь к вечеру добралась Дарья Пантелеевна до Новгорода. Еще издали услышала она праздничный перезвон колоколов. Всюду было полно народа: воины потрясали оружием, бабы плакали от радости и вспоминала погибших, — такую силу одолели!
Ворота дома посадника оказались широко распахнуты, во дворе толпился самый разный люд, среди которого Дарья легко угадала беженцев из Торжка и окрестных сел. Бросив поводья подошедшему отроку, она поднялась наверх.
Когда Степан Твердиславич увидел Дарью, он тяжело встал ей навстречу.