Игнатий Лойола
Шрифт:
Губернаторский корабль «Негрона» оказался весьма большим трёхмачтовым судном. Народу в него набилось немало, в том числе и несколько паломников. Правда, они, в отличие от Иниго, не боялись платить деньги за проезд. Он забился под лестницу в трюме и сидел, ожидая развития болезни.
Но почему-то хуже не становилось. Напротив, когда корабль вышел в открытое море и некоторых пассажиров начало тошнить, — Иниго почувствовал себя посвежевшим. Обрадовавшись этому факту, он вылез из своего убежища и пошёл осматривать корабль.
Всё здесь напоминало о богатстве владельца. Даже обшивочные доски на бортах были первоклассными — ни одного сучка. Много всяких необязательных украшений, вроде резных перил и балясин на ограждениях.
Моряки ходили щёголями. Огромные сборчатые штаны из разноцветной тонкой ткани поддерживал хитроумно связанный ленточный каркас. А куртки шились по последней моде: с многочисленными разрезами.
Излишек ткани со штанов они завязывали бантом на талии. Выглядел такой костюм неприлично вызывающе, на взгляд испанца. Лойола, правда, не знал, что то был своеобразный способ контрабандной перевозки ткани.
Стуча посохом, паломник проследовал дальше по палубе и остановился у одной из бомбард. Ствол её был изготовлен из бронзы и пестрел завитушками в тон остальной вычурности. Иниго погладил прохладный металл, вспоминая ржавые мецы Памплоны.
— Красота! — сказал кто-то над ухом по-итальянски, с сильным акцентом. — Из такой бронзы колокола льют.
Иниго оглянулся. Рядом стоял коренастый человек с большими руками и красным носом, одетый в простой плащ и серую блузу со штанами.
— Я — Петер Фюссли, гражданин Цюриха, колокольных и пушкарных дел мастер, — представился он, — вот скопил денежек, хочу Гроб Господень повидать. А ты?
— Я Иниго из Испании. Тоже стремлюсь на Святую землю. Может, попаду, если Бог даст.
— Он даст! — уверил колокольщик. — Почему же Ему не порадовать верного христианина?
— Надеюсь, — вздохнул Лойола и вдруг воскликнул, глядя куда-то в сторону: — Что это ещё такое?
На корме один из моряков непристойно тискал женщину в дорогом, вызывающем наряде с глубочайшим вырезом. В Испании нельзя было даже представить, чтобы кто-нибудь вздумал так себя вести на публике. Да и женщины под декольте всегда поддевали блузу, глухо застегивающуюся на горле.
— Венеция — город торговый, нравы тут весьма вольные будут, — заметил отливщик колоколов. — Кстати, где ты разместился? Бьюсь об заклад: не в каюте!
Иниго из-за лихорадки пропустил мимо ушей прощальные напутствия сенатора и теперь сам не знал, где его разместили.
— Невероятно! — колокольщик крайне удивился. — Забыл, где твоё место? Спроси у помощника капитана. Или давай так сообразим. Ты сколько платил за проезд?
Иниго замялся.
— Нисколько, если честно. Я остался совсем без денег. Так бывает.
— Филипп! Ты, который из Страсбурга. Пойди сюда! — позвал колокольный мастер. — Посмотри: этот чудак собрался в Святую землю без денег.
Подошедший рябой и тощий человек недоверчиво оглядел паломника:
— Без денег? В Святую землю? Так не бывает. В Венеции говорят: любой, кто желает отправиться ко Гробу Господню, должен запастись тремя большими мешками: мешком marchetti (это их деньги), мешком терпения и мешком веры.
— Два других мешка у меня точно есть, — успокоил их Иниго. — Да что же это такое? — он сморщился, как от зубной боли, снова бросив взгляд на разнузданную парочку, переместившуюся к бизань-мачте. Пока он возмущался — подошли ещё два моряка и тоже начали оказывать даме отнюдь не почтительные знаки внимания, в то время как её кавалер отпускал скабрёзные шутки. Дама (если, конечно, её можно было так назвать) улыбалась, якобы смущённо.
— Нет, ну совесть у них совсем не приживается! — возмутился Иниго и, взяв посох поудобней, сделал шаг в сторону весёлой компании. Немец-колокольщик схватил его за рукав.
— Стой. Это не простые матросы. Видишь, как наряжены. Не зли их, а то высадят тебя на необитаемом острове.
— Мешка терпения у тебя, как выяснилось, тоже нет, — весело заметил рябой Филипп из Страсбурга. Колокольщик, согласно кивая и посмеиваясь, предложил:
— Пойдём, взглянешь на каюту для смиренных паломников.
— Ладно, — буркнул Лойола, опуская посох. Сердито кашлянул и пошёл за немцами, стараясь не смотреть в сторону бизань-мачты.
Каюта и вправду подходила для воспитания смирения. Вся обстановка там состояла из подвешенных за углы кусков парусины, шириной метра в полтора.
— Что это? — удивился Иниго, трогая ближайший кусок материи — сырой и неприятный на ощупь.
— Кровати, — назидательно объяснил Филипп из Страсбурга. — Не бойся сырости, не замёрзнешь. Эти спальные места сразу для двух человек. Хорошо лечит гордыню да и место экономит.
Оба немца с любопытством уставились на Иниго, ожидая его реакции, но тот разочаровал их. Рассеянно кивнув, он сказал: «Кровати как кровати». Потом сел на пол под одним из парусиновых гамаков и ушёл в свои мысли.
Лихорадка полностью оставила его, сменившись неприятным чувством голода. Добрый сенатор забыл договориться о такой мелочи, как пропитание нищего паломника. А просить милостыню он, живя в сенаторском доме, разумеется, не ходил. В результате денег у него не было совсем.
Немцы вскоре тоже проголодались и достали свои припасы. Почувствовав соблазнительные запахи, Лойола нервно пробормотал «on egin» («приятного аппетита» по-баскски) и бросился на палубу. Немцы переглянулись.
— Ругается, что ли? — предположил Петер-колокольщик.
— Бог его знает. Чудной человек, — покачал головой Филипп, отламывая голову сушёной рыбе.
Ветер стих. Волны почти не морщили морскую гладь. Солнце садилось, разливая буйное великолепие огненных красок. В пылающих небесах и море таяла линия горизонта. Казалось, корабль висит где-то между небом и землёй.
У резного ограждения любовалась закатом декольтированная дама. Косая тень от паруса словно рассекала её фигуру пополам. Лицо дамы выражало задумчивость, переходящую в печаль.