Игра: Дочки-матери
Шрифт:
«Я невольно восхитилась очаровательным бельём дам, когда во время переполоха со шпионами увидела их в деликатных ночных одеяниях. Это вдохновило меня, разбудило фантазию на создание уютных и изящных вещичек для дам с идеальным вкусом.
Мне нет необходимости самой заниматься этим, потому я организовала салон «Женский уют», которым руководит строгая и утонченная вдова Нина Константиновна С-ова, над сыном которой сам Государь взял опекунство.
Салон создан, как благотворительный для поддержки вдов и сирот погибших офицеров, в память о моём погибшем отце.
Приглашаю,
Русские мужчины победили французов благородным оружием, а русские женщины победят французскую моду - благородным вкусом!»
«Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна;
но только все не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок»...
Иван Крылов ещё пока не написал это, так почему бы не воспользоваться тем, что дамам пока не открыто, то «что лесть гнусна, вредна»?
А в этом времени, тем более, льстивость - норма жизни, особенно по отношению к знати.
***
Наталья собирала мужа в дорогу, как на войну. Сама в поездках не бывала так загружена, как мужа снаряжала. Тот только закатывал глаза, но заботой был доволен, как кот, объевшийся сметаны.
Князь уехал, решив все вопросы и во дворце, и в Академии. Письма к управляющему имением были давно отосланы. О замужестве госпожи тот знал, и был очень рад. С нетерпением ждал господина, с его появлением много трудных вопросов и тяжб спадало с его плеч. Но и побаивался: а вдруг князь крут и станет искать недостатки. А у кого их нет?
Проводив Сергея, мы долго сидели с Натальей в моей комнате. Ей не хотелось идти в пустую супружескую спальню. Потеряв первого мужа, она обрела на этот счёт что-то вроде суеверия. Так, измучившись, она и уснула на моей кровати. Сон её был неспокойным, тревожным.
Я подсунула руку ей под голову и стала тихонько дуть на нахмуренный лоб, как когда-то болевшей дочке: Спи, большая девочка! Всё будет хорошо...
Наталья успокоилась, расслабилась, ровно задышала во сне.
Я сидела у окна, выходящего на улицу. Тяжесть одиночества внезапно навалилась на меня. Кручусь, занимаю себя делами. Только бы не помнить... Как там дети, внуки...
Эта молодая женщина, вымолившая мне вторую жизнь, никогда не сможет заменить мне моих близких. Но и она обрела своё счастье, не без моей помощи, конечно. Пусть будет счастлива - она того заслуживает.
А я? На что я надеюсь? Что однажды княгини Трубецкая или Волконская придут в мой салон?
И что? Послушают они странную девочку - полу-княжну?
А их мужья? Станут слушать своих жён?
Настолько всё зыбко и нереально! Как мне бы-ыть?- чуть не завылось внутри меня.
«Батюшка!
– сорвалась я по старой привычке, - мне помощь нужна!..» Тишина в эфире, будто ударила под дых.
Я заплакала. Вот она откуда, эта тоска одиночества! Прежде я всегда чувствовала молитвенную поддержку наставника.
«Батюшка Серафим, отзовитесь!» - успокоившись, устало позвала я.
«Анна? Случилось что?»
«Потерялась я, отец Серафим. Смотрите!» - я скинула мысленно сгусток последних событий.
«Ну, и с чего ты решила, что потерялась? Не видишь, как Господь ведёт тебя, будто щенка на бечёвке?
Столько сделала за этот год! Муть бездуховности помогла развеять над московскими умами; князя спасла для приёмной матери; показала императору первый шаг к могуществу России - железо; молодёжи столичной подала идею обретения богатства через получение знаний; приблизилась к новым целям: завоевание умов мужчин через шутливые анекдоты и шаржи, завоевание авторитета у женщин через удобные и красивые вещи...
А сколько ты обрела единомышленников? Один Пушкин чего стоит!
Напугала иностранцев будущим совершенствованием партизанской войны в России. Одновременно у наследника и знати в умах отложилась эта идея, как благородная тактика против захватчика. Если таким способам не ужасается маленькая девочка, то ничего позорного тут быть не может, как бы их теперь не убеждали иностранцы.
А самая своевременная мысль: освободительная война не может вестись благородными приёмами, как в спортивном поединке. Потому, что войско захватчика состоит в основном не из благородных людей, а из воров и насильников.
Ты считаешь, что всего этого мало? Так работай дальше!»
«Понимаете, всё, что вы перечислили, для меня является обыденными мыслями, знаниями и делами. Известными мне с детских, школьных лет. Да, я пытаюсь привнести сюда опыт прочитанного, пережитого. Но знания мои не глубоки, мягко говоря. Гордиться мне тут нечем!»
«Вот и не гордись! Гордыня - грех. Тем более, что эти «неглубокие», «обыденные» для тебя знания, оплачены двумя веками трудов, крови и страданий народов России. Это всё не твоё! Если есть воля Божия предать то малое, что ты принесла из будущего нынешним людям, значит - дай, что сможешь! Капля камень точит!»
Я вспомнила, как не сразу, с трудом установилось партизанское движение в Великую Отечественную войну. Действительно, если бы советским органам подсказали в начале войны то, что Ковпак на практике постигал в процессе партизанского движения, сколько поездов с фашистами и их вооружением было бы пущено под откос ещё в начале войны, сколько жизней было бы спасено на фронтах...
«Батюшка Серафим, а вы где? Вас можно в реальности увидеть?»
«Приезжай в Саров. Тут и найдёшь».
«Как вы сказали? Отец Серафим... Саровский?!»
«Да, - удивлённо ответил собеседник, - что, слыхала? В Москве или в Петербурге?»
«...В двадцатом и в двадцать первом веке, батюшка Серафим».
«Понятно, - устало произнёс он, без сомнения поняв, что имя священника может быть известно в будущих веках, скорее всего после его канонизации, - не превозноси только. Это никому не на пользу».
Тишина большого дома навевала тревожное чувство. Белые ночи, к которым я так и не смогла привыкнуть, вызывали ощущение раздвоенности. С одной стороны понятно - ночь, окна завешаны плотными шторами и все спят. Но на улице светло, и эта сонная тишина напоминает пустые вымершие города, как в апокалипсических фильмах.