Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе
Шрифт:
— Все, на сегодня хватит, — сказал он чужим голосом, встал, улыбнулся, одновременно зевнув, и сделал потягушечки, такие, что суставы хрустнули, а в ушах заложило.
Затем он снял с рисунка копию и спрятал ее в ящик стола.
Подумал, снял еще одну и спрятал в карман куртки.
Затем взял оригинал, отнес в дальний конец участка к забору и подсунул под кусок кровельного железа, на случай пожара в доме.
Вернулся в комнату, выпил подряд несколько ковшиков воды и лег на кровать. Долго смотрел в потолок широко раскрытыми глазами, и тысячи праздничных огней над ним рассыпали фейерверки. Потом он уснул.
Освещая
Наконец впереди за поворотом показались огни загородного поместья купца Расторгуева, и вскоре Макс притормозил у ворот вычурной металлической ограды. Двое полицейских посветили фонариками нему в лицо, сравнили с фотографией на удостоверении, отдали честь и пропустили машину на территорию.
Обогнув ухоженный пруд с плавающим посередине островком-кувшинкой, Макс остановился у колонн парадного входа, вышел из машины и поднялся по ступенькам.
— Наконец вы приехали, господин инспектор, — поспешил к нему сержант, жук дровосек, охранявший место трагедии. — Но дело-то, похоже, плевое, зря только вас побеспокоили.
Макс замер, готовый немедленно развернуться обратно. Если факт самоубийства доказан, ему здесь нечего делать.
— Вот эту вещицу, — сержант достал из кармана кольцо с бриллиантом, мы нашли в кармане у горничной.
— Вы вообще-то полегче с этими несанкционированными личными досмотрами, сержант; прислуга нынче пошла грамотная.
— Дело в том, господин старший инспектор, что незадолго до выстрела швейцар видел это колечко на лапке покойного… то есть, впоследствии покойного Пантелеймона Ивановича Расторгуева. Хороший был жук, честное слово.
Макс протяжно зевнул и направился во внутренние покои. Мелькнувшая было надежда вернуться домой и лечь спать улетучилась как дым.
В кабинете было все так, как там застали вызванные на место преступления полицейские. Водолюб лежал бездыханный, навалившись грудью на письменный стол, голова его буквально плавала в лужице бесцветной крови. Порывы сквозняка через открытое настежь окно шевелили разбросанные по полу бумаги.
Появился дожидавшийся в гостиной доктор богомол.
— Что думает по этому поводу медицина? — поинтересовался Макс, разглядывая через луну подоконник и защелку окна.
— До вскрытия трудно сказать что-либо наверняка, но по первому впечатлению выстрел сделан около или сразу после полуночи, в упор, с расстояния не более одного-двух шагов. Вы видите, — богомол осторожна приподнял голову покойного, — вокруг пулевого отверстия нет следов пороха, как это обязательно бывает при самоубийстве. Если только он не выстрелил себе в голову с расстояния вытянутой лапки… Но такого в моей практике еще не было.
— Да, вы правы, согласился Макс. — Это было бы довольно странно. Можете его забирать.
При помощи Кузьмы, сержанта и двух заспанных муравьев-санитаров грузное тело водолюба положили на носилки
Доктор удивленно вскинул брови, пенсне его повисло на шнурке.
Макс разом повеселел.
— А, господин доктор? Похоже, он все-таки стрелялся с расстояния вытянутой лапки. У богатых, знаете ли, свои причуды.
В его воображении снова приятно замаячили разобранная кровать и мягкая пижама.
— Эй, Кузьма! Заводи мотор! — крикнул он, высунувшись из окна… и осекся. Показавшееся из-за деревьев солнце высветило под самым подоконником на газоне отчетливые следы мужских штиблет с характерным рисунком на подошве.
— Погоди… — поправился Макс поникшим голосом. — Погоди, не заводи пока, не едем.
4
Очнувшись от полуобморока и сладостного кратковременного сна, молодой художник отправился на взморье, чтобы вдохнуть полной грудью. Его большой радости не хватало воздуха и пространства. Прохожие оборачивались и глядели ему вслед.
Вдохом Бекеша не ограничился и, очертя голову, искупался в ледяной балтийской воде.
На обратном пути он встретил своего соседа и приятеля детского писателя Подберезкина, и они разговорились.
— Что это с вами, Бекеша? — сказал Подберезкин, толстый улыбчивый человек в очках. — Вы похожи на счастливого идиота. Что это вас распирает?
— Ах, это вы, Виталий Титович. — рассеянно, но обрадовано приветствовал его художник. — Знаете что… Это очень хорошо, что вы здесь.
Подберезкин был лет на пятнадцать старше Бекетова и знал его еще маленьким, поэтому никак не мог привыкнуть обращаться к нему по имени-отчеству (следует заметить, что даже родители частенько путались обращаясь к сыну «Бекеша» вместо желаемого «Андрюша»). По стихам и сценариям Подберезкина часто снимали мультики, и Бекеша принимал непосредственное участие в их создании, поэтому творческий союз писателя и художника давно уже состоялся. Увидев Подберезкина в поселке, Бекеша особенно обрадовался, так как сейчас испытывал жгучую потребность поделиться с кем-нибудь своим творческим открытием. Состояние некоторого обалдения мешало ему сразу заговорить о главном.
— Э-э… Так вы давно приехали? А Славик, а Мария Федоровна — тоже здесь?
— Приехал утром, совсем один.
— Что же так?
— Знаете, там такая история… Сбежал из дома Славика приятель, Петя Огоньков, оставил какую-то дурацкую записку…
— Да-да, слышал, вчера что-то говорили по радио. Хотите выпить вина?
— А почему бы и нет. Куда пойдем — к вам или ко мне?..
В последующие полчаса вскрылись важные обстоятельства: во-первых, обнаруженные под окном следы не могли принадлежать никому из находившихся в поместье жуков; во-вторых, на автоответчике нашлась прелюбопытная запись последнего разговора покойного с его управляющим, щелкуном Красавцевым, в котором последний сообщал о гибели партии пушнины; в-третьих, вдова покойного неожиданно вызвалась дать новые, сенсационные показания.