Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе
Шрифт:
Пятнадцать минут спустя Карл и Елена Мироновна выпили на брудершафт и поцеловались. Дама прикусила нижнюю губу партнера и не отпускала до тех пор, пока он не застонал. Но в этом стоне слышалась не боль, а радостное блаженство.
— Этот ваш друг, Фриц Диц, — Елена Мироновна вытерла губы салфеткой, — он совсем не в моем вкусе. Надеюсь, вы не вообразили, что у меня с ним что-то было? Таким красавчикам более уместно бегать за школьницами в лагерях бойскаутов.
— Но вы, вы очень в моем вкусе, — пролепетал Карл, не сводя с нее глаз.
— Да?.. Признаюсь,
— Я думаю я надеюсь, что правильно вас понимаю. Что у вас в портфеле?
Елена Мироновна щелкнула замками и слегка растворила темную пасть скрипучего портфеля. Просунула туда руку и, не сводя глаз с собеседника, показала краешек черной кожаной плети. Сердце Карла зашлось в радостном предвкушении давно вожделенного и запретного плода.
— Да! Да! — прошептал он. — Я хочу этого, хочу…
Мы не беремся описывать дальнейшее, не исключая вероятности, что книга попадет в руки детей или взрослых, опасающихся за чистоту своей нравственности. Заметим только, что в течение последующих суток, пролетевших для обоих партнеров как одна минута, Елена Мироновна была затянута в сбрую черного кожаного белья, и на лице у нее была полумаска. Карл стоял на четвереньках или ползал у нее в ногах совершенно голый, если не считать собачьего ошейника и больно защемленных бельевых прищепок на его дряблых сосках.
Изображение происходящего в номере безобразия передавал куда следует маленький объективчик, запрятанный в замке скрипучего портфеля Елены Мироновны. Работавший за своим столом генерал Потапов время от времени выводил изображение на свой компьютер, стонал, хватался за голову, лицо его перекашивало словно от зубной боли:
— Что они делают, боже мой, что они делают.
А если в эту минуту в кабинет кто-нибудь стучал, Потапов испуганно выкрикивал:
— Нет! Нельзя! Нельзя!..
4
Шульцу, числившемуся в колонии экзекутором, но реально выполнявшему обязанности палача, приснилось, что его пленник сбежал. Он вздрогнул и проснулся. Перед отъездом Карл велел снять русского с цепей и работать с ним на пыточном стуле. Спрашивать о каком-то мальчике-гомункулусе и как в этом деле замешан барон фон Диц.
Спрашивать так спрашивать, вникать не его дело. И это было вчера вечером Стало быть, он отцепил русского, пристегнул к стулу и отправился к себе в каморку за инструментами. Буквально на ходу он решил подкрепиться стаканчиком шнапса и кружочком кровяной колбасы он выпил стаканчик, налил другой, третий и вот уже утро!
Впопыхах Шульц вскочил на ноги, схватил за ручку приготовленный еще вчера футляр трам-тарарам! — футляр-то оказался не заперт; все его инструменты — ножнички, пилки, скальпели, щипчики, иглы, зажимы — все загремело на пол.
Поерзав
Пленный был на месте. Он смотрел устало, но вполне осмысленно. По оплошности мерзавец проспал на стуле всю ночь как у себя дома. Впрочем, подумал палач, это к лучшему: осознанная боль куда чувствительней, первый ожог или надрез болезненней, чем последний. Наверное, даже стоило бы покормить его но нет, еще чего доброго заблюет все вокруг себя.
Бросая на русского игривые взгляды исподлобья, Шульц раскрыл металлический футляр, натянул на руки резиновые перчатки, нацепил на шею и подвязал сзади кожаный фартук, разложил на столике сверкающие инструменты. Затем, в раздумье пошевелив пальцами, выбрал набор стальных иголок. Для начала он загонит эти иголки русскому под ногти.
Палач наклонился и туго прикрутил левый мизинец Яблочкина к подлокотнику. Вот так, не спеша, один за другим, по одному пальчику — десять маленьких радостей. Потом глоток шнапса и кружочек кровяной колбасы. Потом он вызовет переводчика и начнет допрашивать по-настоящему. Зажав первую иглу в плоскогубцах, он наклонился и, сглатывая слюну, нацелил дрожащий ее кончик в шелку — туда, где сращиваются ноготь и плоть. И тут вдруг…
И тут на голову ему непонятно откуда обрушился железный футляр.
Раздался глухой звон, и Шульц на минуту потерял сознание.
Когда он очнулся, пленник сидел за столом переводчика, а он сам был пристегнут к пыточному креслу. При этом он не сидел в кресле, а стоял к нему лицом, согнувшись в три погибели.
Дальше начало происходить совсем уж непостижимое: самый тонкий и острый из его скальпелей вспорхнул со столика и, покружив у него за спиной, как будто прицеливаясь, вдруг впился ему в самое толстое и обширное место, на котором он обычно сидел, приятно потягивая шнапс и закусывая кровяной колбасой.
Шульц взревел как раненый слон, завертел головой, но никого не увидел. Русский находился в отдалении и был удивлен, как казалось, не меньше его самого.
Следом за скальпелем в ту же благодатную цель со столика один за другим полетели веселыми виражами другие инструменты — ножнички, пилки, крючки, иглы, зажимы.
Обезумевший от боли и страха экзекутор дергал и крутил задом, однако ни один из собственноручно заточенных и отполированных предметов не прошел мимо цели.
Потом Яблочкина кто-то взял за руку.
— Идемте со мной — прошептал голос его невидимого ангела-хранителя.
Влекомый невидимкой, Яблочкин послушно передвигал ноги, и вскоре они оказались в огромном, заставленном ящиками и коробками помещении склада.
— Послушайте, — зашептал Яблочкин. — Послушайте, я узнал ваш голос!
— Тогда деваться некуда, смотрите.
Обтягивающий фигуру костюм невидимки стал видимым, и она открыла свое лицо. Перед Яблочкиным стояла его, чего уж лукавить, любимая девушка и улыбалась. Костюм ее поблескивал, словно весь покрытый чешуей.