Игра кавалеров
Шрифт:
И вот нескончаемо долгий день испустил последний вздох и синяя влажная ночь устремилась ему на смену. Тогда гроздья огней засветились золотом, словно экзотические плоды, и засверкали бриллианты. Под каждым светильником живой и мерцающий цвет будто родился заново; потеплели разукрашенные лица, и раздался смех; зазвучала барабанная дробь. Восхитительная ночь наступила, знаменуя начало состязаний.
Открылись они красиво и весело, так весело, как только французы могут устроить. Сменяли друг друга команды в плюмажах и блистающих латах: команда золотой молодежи против команды богачей, бретонцы против команды Луары. Облаченные в бальные одежды,
Сразу после их возвращения передали вызов короля, и с тех пор О'Лайам-Роу не видел Лаймонда, но история, которую услышал ирландец, уже сделалась достоянием двора: после некоего злополучного недоразумения лорд д'Обиньи и господин Кроуфорд должны уладить свои разногласия формальным поединком на арене, перед лицом короля. Обвинения в воровстве и предательстве, выдвинутые против господина Кроуфорда, были конечно же сняты.
Странный способ отблагодарить находчивого утреннего пловца. Возможно, это последний язвительный выпад против Тади Боя. Так думал О'Лайам-Роу, покорно севший на место, которое ему указали — в опасной близости от способного довести до столбняка великолепия чрезвычайного посольства. Королева Екатерина, сидевшая слева от короля, поймала блуждающий взгляд голубых глаз О'Лайам-Роу и, обмахнувшись веером, улыбнулась. Изумленный принц Барроу поклонился. Что бы там ни было, а он, кажется, вступил в высшее общество.
Он уже во второй раз получил официальную благодарность вдовствующей королевы. Вот так так, подумал О'Лайам-Роу. И ни одна живая душа не догадалась, что главным в этом деле было то, что ему удалось-таки усидеть на слоне.
Леннокс выпрямился, словно аршин проглотил: светловолосая голова обращена вперед, пухлые губы поджаты. Он не смотрел ни на Уорвикова шута Нортхэмптона, ни на места, занимаемые шотландцами, где виднелось холеное лицо сэра Джорджа, на котором запечатлелось злорадство по поводу двусмысленной ситуации.
Голос, звучавший в ушах Леннокса, принадлежал не его брату: то был голос Робина Стюарта, безвестного лучника, теперь, слава Богу, мертвого, который проговорился Уорвику. В числе прочего он сказал, что англичанам легче будет проникнуть в Шотландию, имея под рукой Леннокса, ближайшего к короне после самой королевы.
Но Уорвик предпочел союз с Францией. А они с Маргарет спасут свои головы — если только спасут — за счет брата Джона. Он ненавидел обоих — и Джона Стюарта, поставившего его в это смешное и затруднительное положение, и Лаймонда. Конечно, больше Лаймонда. Но если бы сражение было настоящим, он пожелал бы в первую очередь смерти брата.
Турнир закончился: рыцари преломили копья с тупыми наконечниками, сразились в пешем бою с поднятыми забралами на тупых мечах. Побежали пажи, лошади рысью пустились прочь, покачивая султанами; с арены подбирали оброненные перья, подсыпали свежий песок.
Музыка сменила трубы на время перерыва, и принялись кувыркаться карлики. Среди них был и несколько настороженный Бруске, потерявший былую беззаботность.
— Что ж, дорогая моя, — обратился сэр Джордж Дуглас к сидевшей рядом с ним Маргарет Эрскин.. — Настал черед вынести святые реликвии Сен-Дени, которые чтятся всеми благонамеренными людьми и помогают против демонов, привидений и вашего друга господина Кроуфорда. Уже и герольды обменялись роковыми вызовами… А его христианнейшее величество в своем стремлении смотреть сразу во все стороны позабыл о самой жизненно важной вещи, а именно…
— О чем же?
Маргарет Эрскин, прибывая в напряжении, еще сердилась на своего необузданного, своенравного протеже и тревожилась за него, как и все эти восемь месяцев, но теперь с невыразимым облегчением сознавала, что Мария наконец спасена, и чувствовала прежде всего острую необходимость как можно скорее уехать из Франции в свою холодную, зеленую страну, к своему ребенку, к спокойному, надежному, любящему Тому.
Она сидела у очага, как и обещала, но другое обещание, данное Лаймонду, она никогда и не собиралась выполнять. Он боялся своей власти, а ему надлежало научиться жить с ее силой. Три человека пострадали от его пребывания во Франции, а она ничего не сделала, чтобы помочь им или ему, так как умение сносить такое бремя лежало в основе искусства управлять людьми. И Лаймонду следовало это умение приобрести.
Она уже узнала от О'Лайам-Роу, что Лаймонду пришлось лицом к лицу столкнуться с этой проблемой. Знала она также, что пали и остальные преграды. Он наконец избавился от дурных чувств по отношению к ней, освободился от влияния своей матери, Сибиллы, чей ум был столь же острым, как и у него, и чей кров он столь стремительно покинул, потому что чувствовал себя там слишком дома, слишком в своей стихии. — Вспомнив еще кое о чем из прежнего разговора с О'Лайам-Роу, она в этот день спросила у Фрэнсиса Кроуфорда:
— А теперь вы женитесь?
Вопрос ошеломил его и позабавил.
— И кого же вы прочите за меня?
— А разве никого нет? — спросила она.
— Кто-то называл какое-то имя, — ответил он, откровенно веселясь, — но мне, увы, не припомнить.
Она не поняла, что Лаймонд имеет в виду, но очень хорошо уяснила: это его не интересует. Увидев выражение ее лица, он засмеялся.
— Лучше сечь их, чем им потакать; лучше подавлять их, чем лелеять… Так говорила мне одна женщина. Я живу в мире мужчин, моя дорогая, — сказал Лаймонд. — Я люблю вас всех, но никогда не женюсь ни на одной из вас.
Итак, подняв глаза на сэра Джорджа, Маргарет Эрскин резко бросила:
— О чем же позабыл король?
— Дорогая моя, никогда не стоит недооценивать Стюарта. Король позабыл, что дражайшему лорду д'Обиньи предоставлен выбор оружия. Лаймонду, как отвечающему на вызов, придется достать все доспехи, оружие, лошадей, каждую деталь конского снаряжения — словом, все то, что его милость сочтет необходимым для поединка. И насколько я знаю д'Обиньи, его требования будут такими чрезмерными и невероятно, до невозможности дорогими, что Лаймонду останется только бесславно удалиться. Жаль, — жизнерадостно заключил сэр Джордж, — подобно Перианду 34) ваш друг Фрэнсис сказал однажды: «Предусмотрительность во всем…»
— Когда он покажется? — спросила Мария, королева Шотландии. — И будут ли у него снова черные волосы?
— Как ты… Нет, — сказала Мария де Гиз слегка растерянно. — У господина Кроуфорда волосы больше не черные. Увидишь сама.
Карлики ушли.
— Они убьют друг друга? — спросила Мария.
— Нет, конечно. Это всего лишь бой понарошку, дитя мое. Успокойся, — добавила мать.
Последовало короткое молчание.
— Они сражаются из-за дамы? — задала вопрос девочка.
Раздраженный ответ готов был сорваться с губ Марии де Гиз, но она заколебалась, глядя вниз.