Игра королей
Шрифт:
Джон Максвелл сказал:
— Я пытаюсь убедить себя в том, что такой расклад не нанесет вам никакого ущерба.
Лаймонд мягко улыбнулся.
— Дорога, по которой пойдет Леннокс, проходит через Гексем, — заметил он. — Я говорил вам, что там поставят для меня мышеловку. Но англичане сами же и отопрут дверцу.
В полночь они стали прощаться. Максвелл взял свой плащ, надел перчатки и шляпу, захватил хлыст и направился к двери. Он кивнул Скотту, пригнулся в дверном проеме и обернулся к Лаймонду:
— И, пожалуйста, сдерживайте вашу безумную страсть к театральным эффектам. Не очень-то мне хочется потом из кожи вон лезть, приноравливаясь к тому образу, что вы создадите.
— Не беспокойтесь, — сказал Лаймонд серьезно, — мы с вами одного поля ягоды.
Максвелл, к удивлению Скотта, рассмеялся и вышел. Лаймонд закрыл за ним дверь.
— Вот так, — заметил он Скотту, — из тутового дерева вырастают шелковые рубашки.
— Да, — отозвался Скотт.
Лаймонд наклонил свою пустую кружку, бросил иронический взгляд на хмурого Скотта, распахнул дверь и крикнул:
— Молли, почему у тебя в доме такая сушь?
Молли сидела при свете свечей за столом, окруженным вдрызг пьяными, что-то бормочущими гостями. Она подняла к Лаймонду унизанные кольцами руки.
— Иди к нам, мой воробышек. Мы без тебя вот-вот заснем.
Ухмыляясь, Лаймонд обвел взглядом зал и выдохшуюся, осовевшую публику. Кто-то уже храпел, кто-то сидел у догорающего камина, проводя время в невнятной беседе; воздух был полон дыма и запахов еды.
В углу, сбившись в кучу, спали цыгане, в своих пышных нарядах похожие на клумбу левкоев. Мэт лежал на скамейке лицом вниз, сверкая розовой лысиной.
— Я что, должен учить тебя твоему делу?
— Развесели нас, — потребовала Молли. — Или весь твой запал прошел? Давай же, Люцифер, развей тоску!
Лаймонд взял кружку и метко швырнул ее в спящего Мэтью, который проснулся и с грохотом свалился со скамейки.
— Это ужасно, — сказал Лаймонд, — напиться до бесчувствия в самом начале веселья. Мэтью, у Молли в подвале целая бочка кларета. Прикати-ка ее сюда, и нам будет море по колено. Молли, моя крошечка, свет очей моих, нужно развести огонь в обоих каминах и зажечь побольше свечей. И дать музыку.
— И тебя пригласить, любовь моя, — продолжила Молли. — Но где же взять музыку? Музыканты пьяны вдрызг.
Лаймонд выпрямился и расхохотался так, что Скотт вздрогнул.
— Всего в двух ярдах отсюда есть такая музыка, что и чертям тошно станет. Ты что, забыла, прелесть моя, кто у тебя в первом номере?
— Чтоб ты лопнул! — воскликнула Молли и добавила еще словечко, которое редко можно услышать даже из уст жены трактирщика. — Я что, забыла закрыть дверь?
Лаймонд кивнул.
— О нет! — вскричала Молли. Она зажала уши своими белоснежными ручками, и на груди сверкнули рубины. — Нет!
Из какой-то комнаты наверху послышался сонный, недовольный голос. Кто-то из спящих пьяниц проснулся от крика и недоуменно поглядывал вокруг.
— О да, разумеется, да! — сказал Лаймонд и тут же исчез.
Огромный полутемный зал погрузился в оцепенение. Уилл, облокотившись на перила, посмотрел вниз и увидел, что Молли плотно заткнула уши и склонилась к столу в состоянии, близком к истерике; глаза ее тоже были закрыты. А потом события стали следовать одно за другим.
Грохот возвестил о приближении Мэтью с бочкой кларета. В каминах весело заплясал разожженный заново огонь, и зал озарился ярким светом от принесенных свечей.
Установилась тишина, предвещающая бурю. Потом некий гигантский, отчаянно скорбящий тролль набрал в легкие воздух и крикнул. За первым воплем последовал еще один; наконец они соединились в мелодию. По галерее проплыла чья-то голова с раздутыми щеками. Это был Таммас Бэн Кэмпбелл, волынщик Арджиллов, выкупленный пленник Пинки, направляющийся теперь домой, на север. Волынка заревела «Баиле Ионераора» так, что содрогнулись стропила и хлопнули двери; зазвенели стаканы и задребезжали окна; окорока задрожали и рухнули с крюков. Спящие, хрипя, проснулись и повскакали на ноги, схватившись за ножи. Пьяные открыли налитые кровью, осоловевшие глаза — трезвые же, в зависимости от темперамента, разразились кто ругательствами, а кто смехом.
Какой-то человек в углу встал на колени и принялся молиться, но все остальные поднялись и с громоподобным криком, потрясшим весь дом, бросились наверх, на галерею.
Наверху их встретил Лаймонд с мечом в руке — глаза его сверкали, как самоцветы. Он снял колет, а также позакрывал все двери в коридоре, о чем свидетельствовал оглушительный стук. Мэт стоял рядом с ним, а позади нерешительно мялся Уилл.
Увидев перед собой на узкой лестнице три сверкающих меча, толпа остановилась. Лаймонд обвел взглядом багровые от гнева лица и под рев волынки, наяривавшей теперь «Джилли Калум», прокричал:
— Ну что, спящие красавицы? Как вам такая колыбельная?
Высокий, хорошо сложенный человек в зеленом плаще воскликнул:
— Послушай, друг, убери-ка это чучело куда-нибудь подальше, а то как бы не схлопотать. Людям спать хочется.
Подбадривая себя воплями, толпа шагнула на две ступеньки вверх. Блеск меча заставил ее отступить на три ступеньки.
— Ах, какие переливы, — восхитился Лаймонд. — Где ваши уши? Это же лучшая волынка Шотландии. Восемь тонов в одном такте — а может получиться и одиннадцать, если вы поднесете Таммасу стаканчик виски между второй и третьей вариацией. Спать?! Да кто же спит в Остриче между полуночью и пятью утра? Вы странная компания! Ну что, уже проснулись? Тогда давайте веселиться, а мы вас поддержим.
— О Боже! — воскликнула Молли. — Я так и знала, так и знала! Прекрати это, ты, безумный виршеплет!
— Поддержите! — повторил человек в зеленом плаще, перекрывая возмущенные выкрики. — Отдайте нам волынщика, это все, о чем мы просим. Или волынку. Или отделите одно от другого, Бога ради! У меня кровь застыла в жилах и не течет с того момента, как этот проклятый шотландец засунул себе волынку в рот.
— Ладно, — сказал Лаймонд. — У нас — волынщик, у вас — дамы. Вот мое предложение. Если среди вас найдется борец, который положит на обе лопатки Мэтью или меня, мы отдадим Таммаса и волынку. Если же мы положим вашего человека, то получим одну из красоток. Победа защипывается, когда плечи касаются пола; и волынщику никто не причиняет никакого вреда. Ну что, договорились?