Игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы
Шрифт:
«Какой-то пустяковый был разговор, – со вздохом поясняет жена. – Меня использовали как прикрытие».
После этого на Айсмана что-то нашло, он больше не ввязывался в споры, а пытался проникнуть в самую суть ситуации. Он разгуливал по казино Лас-Вегаса, поражаясь разыгрывавшемуся перед ним представлению: 7000 человек, вполне довольных тем миром, какой они видели. Общество с серьезными экономическими проблемами делало вид, что не замечает их, и больше всех на этом обмане наживались финансовые посредники. Как такое могло случиться? На какой-то миг Айсману даже показалось, что он чего-то недопонимает. «Он твердил: “Что за чертовщина здесь творится? Кто все эти люди?”» – вспоминает Дэнни Мозес. Краткий ответ на этот вопрос звучал так: оптимисты. Рынок низкокачественных ипотечных бумаг в своем нынешнем воплощении двигался только в одном направлении – он рос. Успешными на нем считались те, кто всегда говорил «покупать». Теперь им нужно было сказать «продавай», но они не знали, как это сделать. «Игроки долгового рынка всегда считали себя умнее других, – замечает Айсман, – и обычно так и было. Это не моя сфера, но я поставил против их индустрии, и мне интересно, знают ли они нечто такое, что неизвестно мне. Может ли все быть настолько очевидным? Может ли все быть настолько простым?» Он приватно встречался с кредиторами, представителями банков и рейтинговых агентств, пытаясь выудить у них хоть
Айсман был готов к худшему, что в 2007 году давало ему гигантское тактическое преимущество на финансовом рынке США. Но в глубине души он до сих пор оставалась таким же доверчивым, как тот мальчик, который одолжил новый велосипед незнакомцу. Его все еще можно было шокировать. Случай с Household Finance лишил Айсмана последней надежды на то, что правительство вмешается и запретит богатым компаниям обирать бедняков. Но ведь на свободном рынке должен существовать авторитетный орган, способный удерживать его от крайностей. Теоретически роль такого органа могли играть рейтинговые агентства. По мере усложнения ценных бумаг участие рейтинговых агентств становилось все более необходимым. Любой участник рынка мог оценить казначейские облигации, но вряд ли кто разбирался в CDO, обеспеченных низкокачественными ипотеками. Возникла естественная потребность в независимом арбитре, который мог высказать мнение о горах рискованных кредитов. «В Вегасе я окончательно удостоверился в том, что вся индустрия полагалась на рейтинги, – говорит Айсман. – Все верили в рейтинги, стало быть, ни о чем не беспокоились».
Айсман работал на Уолл-стрит почти два десятилетия, но ему, как и многим другим участникам фондового рынка, ни разу не удавалось пообщаться с представителями Moody’s или Standard & Poor’s. Участники фондового рынка вспоминали о рейтинговых агентствах, только когда дело касалось страховых компаний, которые не могли больше продавать свой продукт, поскольку их способность выполнять обязательства ставилась под сомнение. Теперь у Айсмана появилась возможность познакомиться с ними. Аура их собственной значимости – вот первое, что потрясло его, а также Дэнни и Винни. «Ну вот, знаете, вы заходите на почту и сразу чувствуете разницу между простыми людьми и госслужащими, – говорит Винни. – Сотрудники рейтинговых агентств очень напоминали госслужащих». Вместе взятые, они обладали большей властью на рынке облигаций, чем кто бы то ни было, но по отдельности не представляли собой ровным счетом ничего. «Им мало платят, – поясняет Айсман. – Самые умные переходят в фирмы с Уолл-стрит и помогают им манипулировать компаниями, где когда-то работали. Работа аналитиком в Moody’s должна быть пределом мечтаний (“Как аналитику выше мне уже не подняться”.) На самом деле это полный тупик! Никому нет дела до того, что Goldman высоко ценит бумаги General Electric. Если Moody’s понижает рейтинг бумаг GE, вот это серьезно. Так почему кто-то из Moody’s хочет работать в Goldman Sachs? Аналитик Goldman Sachs должен хотеть перейти в Moody’s. Оно должно быть элитарным местом».
Вся отрасль держалась на спинах рейтинговых агентств, однако людей, в них работавших, вряд ли можно было принять за представителей этой индустрии. Столкнувшись с ними в коридоре, вы вполне могли принять их за рядовых сотрудников Wells Fargo или ипотечных кредиторов вроде Option One – из тех, что вкалывают с девяти до пяти. В Вегасе они ходили в строгих костюмах, что наполовину характеризовало их. Дополняла характеристику стоимость этих костюмов. Все остальные придерживались делового неформального стиля; несколько действительно важных шишек носили итальянские костюмы за $3000. (Загадка обитателя Уолл-стрит мужского пола: он совершенно не разбирается в тонкостях высокой моды, зато с первого взгляда может определить стоимость костюма другого обитателя Уолл-стрит.) Ребята из рейтинговых агентств носили синие костюмы из магазинов J. C. Penney, слишком тщательно подобранные галстуки и накрахмаленные чуть жестче, чем следовало, рубашки. Они не были настоящими игроками и не знали настоящих игроков. Им платили за оценку облигаций Lehman, Bear Stearns и Goldman Sachs, но они не могли назвать ни имен, ни каких-либо иных важных сведений о шишках из Lehman, Bear Stearns и Goldman Sachs, которые зарабатывали состояния на прорехах в моделях рейтинговых агентств. Они знали ровно столько, чтобы оправдать свою работу, и производили впечатление застенчивых, боязливых и осторожных. Как выразился Дэнни: «Их не встретишь за столом, где играют в кости».
Именно в Вегасе Айсман осознал: «Все, что меня беспокоило, совершенно не волновало рейтинговые агентства. Помню, как сидел там и думал, Боже, какое все-таки жалкое зрелище! Разглядеть человека с мощным интеллектом можно сразу: ты просто его узнаешь. Когда ты сидишь рядом с Ричардом Познером [профессором права], то понимаешь, что это Ричард Познер. Когда ты сидишь с сотрудником рейтингового агентства, то понимаешь, что это сотрудник рейтингового агентства». Если судить по их поведению, то рейтинговые агентства заботило только увеличение количества сделок, которые они оценивали для инвестиционных банков Уолл-стрит, и получение комиссионных. Moody’s, бывшее когда-то частной компанией, стало публичным в 2000 году. С тех пор его доходы возросли с $800 млн в 2001 году до $2,03 млрд в 2006 году. Существенная доля прироста – более половины, (насколько более, Айсману отказались сообщить) – приходилась на загадочный сегмент жилищного кредитования, известный как структурированные финансы. Гарантированно привлечь структурированные финансы можно было, только согласившись с допущениями индустрии структурированных финансов. «Мы задавали всем два вопроса, – говорит Винни: – Каковы ваши ожидания относительно цен на жилье и каковы ваши ожидания относительно убытков по кредитам?» Оба рейтинговых агентства ожидали роста цен на жилье и 5 %-ные убытки по кредитам, иными словами, будь оно так на самом деле, инвестировать стоило даже в низкокачественные ипотечные облигации с рейтингом «три В». «Создавалось впечатление, будто все заранее сговорились на 5 %, – замечает Айсман. – Все уперлись в 5 %. Это была партия со своим политическим курсом» [14] . Айсмана потряс тот факт, что никто из встреченных им в Лас-Вегасе не желал ничего менять. Они делали свое дело, не особенно утруждаясь размышлениями.
14
В Лас-Вегасе они также познакомились с Дэвидом Уэллсом, который руководил направлением низкокачественного кредитования в компании Fremont Investment & Loan. По заверениям Уэллса, ожидаемые убытки не превышают 5 %. В сентябре, девять месяцев спустя, Fremont объявила о 30 %-ном уровне дефолтов по своим низкокачественным кредитам. Убытки по пулам кредитов превысили 40 %, другими словами, даже после продажи конфискованного дома она выручала примерно половину предоставленных денег.
Именно в Лас-Вегасе отношение Айсмана и его партнеров к американскому рынку облигаций приняло окончательную форму. Как выразился Винни: «В тот момент мы сказали себе: “Черт возьми, дело не просто в кредитах. Это же самая настоящая финансовая пирамида”». В Вегасе они перестали ломать голову над тем, нет ли у участников рынка облигаций какого-то секрета. Этот вопрос сменился другим: следует ли их просто выгнать или посадить в тюрьму? Они заблуждаются или действуют сознательно? Дэнни полагал, что большинство участников слепо руководствовались собственными интересами и не замечали риск, порождаемый их действиями. Винни, всегда более пессимистичный, говорил: «Придурков больше, чем мошенников, но последние занимают более высокое положение». Рейтинговые агентства опозорились дальше некуда и все равно продолжали функционировать, а работающие в них даже не догадывались, что крупные фирмы с Уолл-стрит попросту обвели их вокруг пальца. Особенно сильно в память Винни врезалась встреча с третьим по размерам рейтинговым агентством Fitch Ratings. «Я понимаю, вы вроде как в стороне, – заметил он, стараясь казаться вежливым. – Все сначала смотрят на этих двух гигантов и уж только потом на вас. Если вы хотите выделиться и привлечь к себе внимание, почему бы вам не пойти своим путем и не поступить честно?» Он-то рассчитывал, что люди из Fitch Ratings проникнутся его словами и, может быть, даже нервно хихикнут. Но они почти обиделись. «На меня уставились так, словно вообще не понимали, о чем я толкую».
В Лас-Вегас они уезжали с короткой позицией в низкокачественных ипотечных облигациях почти на $300 млн. По возвращении эта сумма была доведена до $550 млн, к тому же сюда добавились ставки против CDO, созданных Вином Чау. Учитывая, что в их распоряжении имелось всего $500 млн, короткая позиция теперь превышала их портфель. Но они на этом не остановились. В первый же рабочий день они продали в короткую акции Moody’s Corporation по $73,25 и продолжили поиск компаний и людей, подобных Вину Чау.
Глава 7
Великая охота за сокровищами
Чарли Ледли и Бен Хокетт вернулись из Лас-Вегаса 30 января 2007 года в полной уверенности, что финансовая система утратила разум. «Я сказал матери: “Грядет кончина демократического капитализма”, – вспоминает Чарли. – А она воскликнула: “О, Чарли!” – и на полном серьезе предложила мне полечиться от психоза». Их инвестиционный подход заключался в умении дистанцироваться от чужих убеждений; теперь они обрели собственные убеждения – и это вызывало новое и тревожное чувство. Джейми отправил партнерам записку с вопросом, не делают ли они ставку на крушение общества, т. е. на событие, которое правительство никогда не допустит. «Если спреды начнут расширяться по широкому кругу CDO, – писал он [15] , – это будет свидетельствовать о глобальной финансовой катастрофе… Федеральная резервная система обладает достаточной властью, чтобы вмешаться и решить проблему… Думаю, вопрос стоит так: насколько масштабным должен быть этот крах, чтобы стать “таким, который допускать нельзя”?»
15
Спред по облигации представляет собой разницу между процентной ставкой, получаемой инвестором, и какой-нибудь безрисковой ставкой, например ставкой по казначейским облигациям.
Конференция в Лас-Вегасе проводилась, помимо прочего, с целью укрепления веры в рынок. На следующий день после того, как участники рынка низкокачественных ипотечных кредитов покинули Лас-Вегас и вернулись на свои рабочие места, рынок дал трещину. ABX, индекс низкокачественных ипотечных облигаций с рейтингом «три В» (как раз таких, на основе которых создавались низкокачественные CDO) упал 31 января 2007 года больше, чем на пункт, с 93,03 до 91,98. Он так плавно скользил на протяжении последних месяцев от 100 до 93, что изменение на целый пункт вызвало шок. Чарли забеспокоился, не опоздали ли они с этой сенсационной возможностью и успеют ли снять сливки. Женщина из Morgan Stanley поначалу держала свое слово: за 10 дней она протолкнула их контракт ISDA, хотя обычно переговоры занимали несколько месяцев. Чарли получил от нее перечень траншей CDO «два А», на которые Morgan Stanley был готов продать им дефолтные свопы [16] . Ночи напролет Чарли размышлял, на понижение каких облигаций стоит ставить. Но когда он позвонил в Morgan Stanley, оказалось, что там передумали. Первоначально речь шла о приобретении страховки примерно за 100 базисных пунктов (1 % от страховой суммы в год), но на следующее утро, когда он захотел заключить сделку, стоимость увеличилась больше чем в два раза. Чарли стенал и жаловался на несправедливость, и его знакомая вместе со своим руководством немного уступила. 16 февраля 2007 года Cornwall заплатила Morgan Stanley 150 базисных пунктов за покупку $10 млн в дефолтных свопах на CDO с названием «Гольфстрим» – ни больше ни меньше.
16
Краткое напоминание. Представляя эти долговые башни, очень удобно разделить их на три этажа: цокольный этаж, так называемый остаточный транш, несет первые убытки и не является бумагой инвестиционного уровня. Затем идет первый этаж, мезонинный транш, с рейтингом «три В», и верхний с рейтингом «три А», обычно называемый старшим траншем. На практике в башнях было больше ярусов. CDO могли иметь 15 траншей, каждый со своим рейтингом: от «три В минус» до «три А» – «три В минус», «три В», «А минус» и т. д. Рейтинг «два А» траншей, на понижение которых ставила Cornwall Capital, означал, что вероятность дефолта лежащих в основе облигаций, пусть немного более рискованных, чем предположительно первоклассные облигации «три А», не превышает 1 %.
Пять дней спустя, 21 февраля, на рынке стал торговаться индекс CDO под названием TABX. В первый раз Чарли и остальные участники рынка смогли на экране увидеть цену одной из этих бумаг. Она подтвердила догадку Cornwall намного убедительнее, чем любые разговоры с инсайдерами. После первого дня торгов по траншу, принимавшему убытки, когда убыток демонстрировало более 15 % пула лежащих в его основе облигаций, – траншу с рейтингом «два А», на понижение которого играла Cornwall, цена закрытия составила 49,25, т. е. транш потерял больше половины своей стоимости. Возникло огромное несоответствие: с одной стороны, фирмы с Уолл-стрит продавали CDO класса «два А» с низкими процентными ставками по номиналу, или по 100; с другой стороны, они торговали индексом, состоявшим из тех же самых облигаций, по 49 центов за доллар. Продавцы из Morgan Stanley и Deutsche Bank обрушили на Чарли шквал электронных писем, пытаясь втолковать, что он не должен делать никаких выводов относительно стоимости его ставок против низкокачественных CDO на основании цен этих новых публично торгуемых низкокачественных CDO. Ведь все эти взаимосвязи очень сложны.